Он проглотил полбанки. Потом, охваченный паникой, прошептал:
— Эта железная крыша уже поскрипывает. При солнце тут просто духовка.
— Ш-ш-ш, — произнесла Коллин и, поднося к его губам бутылку с водой, попыталась успокоить его рассказом о том, какой она открыла способ охладиться в самые знойные дни лета, когда ей было всего двенадцать.
У девочки было строго ограниченное время на то, чтобы печь печенье. В то лето, тридцать три года тому назад, когда день с каждым часом становился все жарче, она тыльной стороной прижала ко лбу ладонь. «Я должна выбраться из этого дома», — пробормотала она и поставила выключатель духовки на ноль. Сунула руку в кухонную рукавичку, вытащила противень из духовки и сбросила овсяное с изюмом печенье на сетку — остывать. Сняла с себя фартук и аккуратно повесила его на вешалку рядом с фартуком матери.
Коллин пекла печенье в материнской духовке все лето. Она любила возиться на кухне с тех самых пор, как выросла из игрушечной посудомоечной раковины и кухонного набора «Плейтаг». Она хорошо помнила тот день, когда ей подарили эти игрушки, — это был ее шестой день рождения. После того как разошлись гости, она выставила из своей комнаты родителей, закрыла дверь и принялась организовывать кухонное пространство. Она начала работу с того, что поместила четырехдюймовую бутылочку с моющей жидкостью за краном раковины, а рядом с ней — миниатюрную коробочку металлических мочалок «Брилло». Здесь была и мягкая губка, обернутая тонкой сеткой из пластика, полочка с контейнерами для соли, перца и специй — контейнеры все с дырочками и размером с наперсток, баночки с консервированной кукурузой и горошком, пакетики с супами «Кэмпбелл», пряная ветчина, пачка «Квакерской овсянки», две свиные отбивные и целая крохотная курочка с отверстиями на концах — для вертела. Все кухонные принадлежности были из пластмассы, они сверкали точно так же, как сверкали они в маминой кухне, и звук был точно такой же, когда ты швыряла лопатку, потому что сожгла отбивные.
Когда в тот первый день Коллин все это организовывала, она обнаружила сзади на плите маленький таймер; она поднялась на цыпочки и повернула циферблат. Послушала, как он оттикивает минуты, поначалу просто изумляясь, а потом молясь, прося Господа сделать так, чтобы таймер по-настоящему зазвонил. Все клеточки ее существа сфокусировались на этом тиканье и на серебристой короне, венчавшей плиту «Принцесса Плейтаг». Наконец ритм тиканья стал убыстряться, так же как и сердцебиение девочки, и она произнесла: «Прошу тебя, Господи!» — и сжала сомкнутые ладошки так крепко, как только могла. Тиканье замедлилось, потом постепенно затихло, перейдя в еле слышное, прерывистое жужжание. Коллин увидела, что горелки на плите — просто наклейки, и подумала: «Раковина без воды — дурацкая, дурацкая, дурацкая!» — и отскочила от плиты под это жужжание, все еще прорывавшееся из духовки. «Ненавижу мою новую!..» И тут он зазвенел — звук был такой высокий, такой приятный, словно зазвонил алтарный колокольчик в руке служки во время мессы. И Коллин поняла, что эти новые кухонные принадлежности сделают ее такой счастливой, какой ни одна другая игрушка ее никогда сделать не могла. Она чувствовала запах первой пекущейся в духовке курицы, слышала шипение капель жира, падающих на горячее дно. И знала — ей трудно придется, когда она станет отчищать свою плиту.
