Коллин била дрожь. Она не могла вздохнуть, чувствовала, что ее сейчас вырвет. Тео выкручивал мистера Брауна, как тряпку, — лицо поворачивал рывком в одну сторону, тело — в другую, согнутая рука по-прежнему охватывала шею мистера Брауна под подбородком.
— Драться со мной, так твою?! — Скрипнув зубами, Тео приблизил поджавшиеся губы к уху мистера Брауна: — Я — твой хозяин!
Коллин спиной отодвинулась от ящика, направляясь к ленточке солнечного света, пробивавшегося из-под гаражной двери. Она опустилась на четвереньки и глубоко вдохнула в себя прохладный утренний воздух, глядя на исцарапанный и поржавевший колесный колпак «мерседеса». Тошнота прошла.
Все еще стоя на коленях с выпачканными кровью, потом и слюной лицом и блузкой, грудью и руками, она обернулась в ту сторону, где был Тео. Глаза ее приспособились к тусклому освещению, и она увидела бутылку спирта, валявшуюся на боку в лужице жидкости. Она смотрела, как испаряется с бетонного пола жидкость, будто тут применили киноэффект ускоренного движения, будто весь мир поставлен на быструю прокрутку вперед. Если бы только она могла быстро прокрутить сегодняшний день и завтрашний, быстро прокрутить волнение из-за выкупа и освобождения мистера Брауна и отправить его обратно к жене. Прокрутить все вперед, в ближайшее будущее, туда, где Коллин, принявшая ванну и надушенная, будет обедать за столиком у окна в ресторане на Пляс-де-Конкор.[42] Ну почему, почему между Коллин и ее мечтами вечно встают еще пара дней ожидания, еще какие-то сделки, перестановки, реорганизации?
А Тео все еще расправлялся с мистером Брауном, который по-прежнему стоял в своем ящике, совершенно беспомощный. Губы Тео были прижаты к уху мистера Брауна:
— …научу тебя уважению…
— Осторожнее! — услышала Коллин собственный голос.
Тео поднял голову. На лице его было написано удивление. Его ладонь опустилась, освободив рот мистера Брауна, и он немного ослабил захват на шее старика. С губы Тео стекала тонкая струйка крови.
Кисти рук мистера Брауна были скованы наручниками, щиколотки связаны вместе клейкой лентой, такая же лента спиралью поднималась выше по ногам, прижимая его руки — и кисти, и предплечья — к телу. Левый рукав пиджака, да и сорочки тоже, был отрезан выше локтя, открывая перевязанное бинтом предплечье. Коллин не сводила с мистера Брауна глаз, вспоминая встречу по борьбе еще в средней школе, когда Тео сломал своему противнику ключицу. Судья услышал, как хрустнула кость, и увидел, что мальчик не держится на ногах; тренеры, члены команды Тео и зрители на местах тоже все слышали и видели. Все и каждый — кроме самого Тео — слышали этот ужасающий хруст. Под свистки и крики Тео продолжал бороться, перевернув противника на спину, то подтягивая его ногу к шее, то буквально втрамбовывая мальчика в мат, пока судья вместе с Малкольмом не оттащили Тео прочь. Но Тео и с ними боролся, его блестевшие от пота белые руки выскальзывали из хватки взрослых мужчин. Взгляд Тео обыскивал трибуны, ища Коллин, а его лицо выглядело так же, как сейчас, — на нем было написано удивление, неуверенность и какая-то обида, словно он делал точно то, что, как ему сказали, надо делать, и вдруг правила поменялись.
