— Ну вот то-то же… Очень хорошо!
— Теперь отпустишь к бабам?
— Н-не знаю…
Оба вдруг рассмеялись.
Ужинали молча, украдкою взглядывали друг на друга, словно в первые дни своего супружества. Нет-нет да и подливая окрошку в тарелку мужа, Лизавета старалась погуще снять сверху сметанный отстой. Николай же не прикасался к хлебным горбушкам, помня, что жена любит похрустеть корочками.
Заметно темнело; в растворенные окна вливалась ароматная прохлада и доносились пока еще не смелые переклики коростелей. Лампа разгоралась, казалось, все ярче, однако в удаленных от стола закутах избы все отчетливее вырисовывались черные лоскутья мрака. Будто разбуженный стонами ночных птиц, в укромной щели за печкой застрекотал сверчок. Николай неосторожно положил ложку в опустевшую тарелку — и глубоко задумавшаяся Лизавета вздрогнула. Заметив это, он поцокал языком, потом посоветовал:
— Ложись-ка спать, Лизута, устала ты, перенервничала, да и без тебя там обойдется.
— А если нет? — тихо откликнулась она. — Если не обойдется?.. Ты же знаешь, что обе они не только в страшном доме, но и в незнакомой деревне. И люди там не просто чужие им, а злые на них. Ты ведь сам говорил об этом, говорил ведь? Вдруг там такое случится, что не успеют ни вздохнуть, ни охнуть — и помощи ниоткуда?..
В глуховатом на этот раз позванивании голоса Лизаветы чувствовалась какая-то особая, нежная теплота. Николай вспомнил, как перед самой войной жена, бросившись с моста в бушующее половодье, спасла тонущую ашьинскую школьницу, и понял, что ее не отговоришь: чужое бедствие она всегда воспринимала куда острее, чем свое. Лизавета же угадала, что запрещения не последует, и постаралась успокоить мужа:
— Не бойся, Коленька, ничего зряшного я не сделаю. Мне охота только, чтобы бабенки поняли да развеселились: мол, не бросовы они на белом свете, вот и все… Я всего-навсего на часок. Придет папаша — накорми.
— Иду, иду! — раздался под окном голос Трофима Фомича.
Старик вошел, жизнерадостный, как всегда, суетливый, звонкоголосый, и подсел к сыну.
— Замешкался малым делом, — начал он, хитренько улыбаясь. — Арсюшка подцепил… На-ка вот писулю, Кольша.
Записка была от Арсена.
«Сегодня они ждут попа, — вполголоса прочитал Николай. — Бабы чистят колодец. Не завяну — прилечу. Водяной».
— Вот еще не было печали… Пресвитер!
— Коля, я ушла.
— Договаривай: спать.
— Коленька, разругаемся!..
Николай нахмурился, но не ответил; ему не хотелось спорить с женою при отце. Трофим Фомич плескался у рукомойника и рассказывал, как на покосе женщины из бригады Демидыча с утра до полдня ссорились из-за «святых» писем и как совсем неожиданно их примирило утиное гнездо.
