— Но за что же я не приму ее? Только бы не вздумала она утешать меня! — сказала она Доличке, когда они вместе складывали белье.
Та в ответ закудахтала:
— О нет. Надеюсь, что нет.
— Все утешения, и увещания, и прощения христианские — все это я уж тысячу раз передумала, и все это не годится.
— Не годится, совсем не годится!
Говорить о своем горе она не хотела, а с этим горем на душе говорить о постороннем она не могла. Она знала, что, так или иначе, она Анне выскажет все, и то ее радовала мысль о том, как она все выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении с ней, его сестрой, и слышать от нее готовые фразы увещания и утешения.
Она, как часто бывает, глядя на часы, ждала ее каждую минуту и пропустила именно ту, когда гостья приехала, так что не слыхала, как трижды радостно прозвонил I/Дверной звонок/6.
Она встала и обняла золовку.
— Как, уж приехала? — сказала она, целуя ее. Доличка отвесила низкий поклон Андроиду Карениной, та лишь сдержанно кивнула в ответ.
— Долли, как я рада тебя видеть! — воскликнула Анна.
— И я рада, — слабо улыбаясь и стараясь по выражению лица Анны узнать, знает ли она, сказала Долли. «Верно, знает», — подумала она, заметив соболезнование на лице Анны. — Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату, — продолжала она, стараясь отдалить сколько возможно минуту объяснения.
Анна поздоровалась с детьми, отдала платок и шляпу Андроиду и встряхнула головой, освобождая свои черные кудри.
— А ты сияешь счастьем и здоровьем! — сказала Долли почти с завистью.
— Я?.. Да, — сказала Анна.
Они расположились в гостиной, чтобы выпить кофе. Анна знаком приказала Андроиду перейти в Спящий Режим. Затем она взялась за поднос и потом отодвинула его.
— Долли, — сказала она, — он говорил мне.
Долли выключила своего робота и холодно посмотрела на Анну. Она ждала теперь притворно-сочувственных фраз; но Анна ничего такого не сказала.
— Долли, милая! — сказала она. — Я не хочу ни говорить тебе за него, ни утешать; это нельзя. Но, душенька, мне просто жалко, жалко тебя всею душой!
Из-за густых ресниц ее блестящих глаз вдруг показались слезы. Она пересела ближе к невестке и взяла ее руку своею энергическою маленькою рукой. Долли не отстранилась, но лицо ее не изменяло своего сухого выражения. Она сказала:
— Утешить меня нельзя. Все потеряно после того, что было, все пропало!
И как только она сказала это, выражение лица ее вдруг смягчилось. Анна подняла сухую, худую руку Долли, поцеловала ее и сказала:
