Ты ошибаешься, сказал ему Антон, каждый рождается с криком, надо бы тебе это знать. Или ты никогда не был при этом?
Винцо возражал:
Плохо ты меня понял, брат, я еще не родился. А раз не родился, то и кричать не могу.
Старший брат Антон работал на цементном заводе, когда приходил домой, заполнял собою всю горницу, а когда появлялся в корчме — будто все стекла звенели. Без устали убеждал, агитировал, призывал, его было слышно, видно, он был повсюду, всегда самим собой.
В сорок втором, сразу в начале, за ним пришли. Вскорости семья узнала, что из тюрьмы перевезли его в Дахау, где он был «застрелен при попытке к бегству», как сообщили из окружного управления.
Антон!
Тебе, Винцо, и землетрясение нипочем, корил его Рудо. Он был младше Винцо, но как-то само собой стал в семье главарем.
Тебе этого не понять, огрызнулся Винцо.
А бывало, Винцо начинал рассуждать про вулканы и обычно заканчивал так:
Я вулкан. С первого взгляда ничего не увидишь. Это кипит во мне! Когда-нибудь взорвусь и смету всех, кого ненавижу.
Рудо как две капли воды походил на Антона, только действовал осмотрительней.
Мальчишка ты, мальчишка, сказал он ему, отчего Винцо так и взвился. Сиди-ка и слушай, ты недоросль с разумом как у вороны, которая ждет пахаря, чтобы насытиться. Сперва ты болтал о том, что не родился, хотя каждая мать и отец вместе с нею чувствуют плод уже загодя. Теперь что-то выдумываешь о вулкане. А завтра о чем? Если в руки тебе попадалась хрестоматия или календарь, ты мог бы там прочитать еще и о том, что происходит в вулкане до извержения. Ты же, видать, явился на свет с топором; отметят тебе дерево, ты и рубишь его. Один! Еще бы, ты — Винцо Грнко, ты один управишься с любым деревом. Один. Только ты, ты да ты. Для нас же важно не дерево, а лес. Лес, который рос с незапамятных времен. И ты хочешь с ним справиться один на один?
Рудо!
Бог мой, как он умел применяться к местности, как умел действовать с автоматом! И как спокойно, безропотно переносил все тяготы партизанства, как заразительно смеялся.
Антон! Рудо! Братья мои!
Грнко пальцами прочесал густую кудрявую бороду, боли не почувствовал, хотя длинные волосы слиплись, свалялись. Сильные пальцы продирались сквозь них, причиняя боль, но эта боль была мертвой. Что еще? Нет Винцо Грнко. Воистину нет, и не вспомнить ему имена Антоновых и Рудовых детей. Семеро и четверо — одиннадцать. И еще своих четверо. Боже милостивый!
Он шел нога за ногу.
Неужели охотничий замок так далеко?
