Сумрак волшебных лесов
Шепот ночных голосов
В ней поселились навек.
Виктория о смерти размышляет
О северных ветрах что горе навевают.
Она влачится в муке и печали
Вокруг толпятся сонмы привидений
Их источает словно трупный яд
Ее бездонной памяти могила.
Виктория о смерти размышляет
А после тихо-тихо засыпает.
От безумной сладко пахло, груди у нее были еще крепкие, я быстрее заработал бедрами, девицы подбадривали меня криками «ура» и опять начали хлопать в такт.
И снова Дева выходила мне навстречу, мы с ней сидели на Великой Китайской стене, вокруг тоже стоял какой-то туман, она молча, в упор смотрела на меня, ее взгляд не выражал ни особой нежности, ни упрека, в какой-то момент воздух, атмосфера и погода, казалось, пришли в равновесие, нашли ту единственную точку, где встречные силы взаимно уничтожаются, а потом все перекрыли крики слабоумных, вставь ей, давай, проткни ей муфту, а-а-а-а-а-а-а-а-а-а, скованное запястье болело, замок царапал кожу, и мне пришло в голову, что, наверное, во мне не осталось ничего от того человека, каким я был год назад.
На берег высыпали люди, они что-то орали, обращаясь к нам, – а я-то считал себя последним обитателем земли, да ничего подобного, нас было еще много, – один из типов бросился в воду и поплыл, костлявое лицо придавало ему перепуганный и важный вид; не останавливайся, говорила безумная, люби меня, люби меня дальше; Глэдис и ее сподвижницы, словно армия в полной боевой готовности, прицелились из арбалетов, множество стрел вспороли воздух и мгновенно разнесли мутанту череп, его приятели в ужасе махали руками, раненый скрылся под водой, уносимый течением, а убийцы, потянув за нитку, выловили назад свои стрелы, словно безобидные домохозяйки, заботливо сматывающие вязанье; мы отдали швартовы, и наш речной конвой снова пустился в путь; теперь меня, взвизгнула одна старуха, теперь моя очередь, сколько можно ждать, чем я хуже вас, вечно я последняя, нельзя же так.
– Спокойно, – сказал я, – сидите тихо, или у меня ничего не получится.
Все тело болело, меня словно измолотили, высосали, выжали как лимон, в известном смысле так и было, одна из шлюх сказала: если он больше ни на что не годится, надо его убить, шлепнуть, как всех прочих, и дело с концом, но тут вмешалась Глэдис, я наблюдал за происходящим рассеянно, почти безучастно, в конце концов, кто-нибудь уже давно должен был меня прикончить, да и что я мог с ними поделать, умереть в жаркий летний день, отодрав целую кучу полоумных на Луаре, думаю, я бы писал эту сцену с восторгом, сначала оргию, потом казнь. Я не согласна, повторила Глэдис, он первый, кто не похож на барахло, пока мы его оставим, та, что была в соседней лодке, абсолютная чурка, все время сморкавшаяся в два пальца, поддержала ее, промычав, Эдис п'ава, вва, вва, глаза у нее были стеклянные, рыбьи, она бы здорово смотрелась на презентации водной планеты – превращение людей во всяких земноводных и рыбешек.
