Никого.
В темном небе висела луна — почти полная, желтая, как лимон. На нее наплывали обрывки черных облаков.
Цикады вдруг разом умолкли, и стало тихо.
Слишком тихо.
Я смотрел в темноту на болотах, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.
Но там ничто даже не шевельнулось.
Ничто не издало ни звука.
Я подождал, пока глаза не привыкнут к темноте. В бледном свете луны трава на лужайке казалась серой. Чуть подальше чернели темные силуэты деревьев. Там уже начинались болота.
Кто же скребся к нам в дверь? Может, теперь он прячется в темноте? Наблюдает за мной? Дожидается, пока я не закрою дверь, чтобы снова жутко завыть?
— Грэди… закрой дверь. — Голос у Эмили был испуганным. — Грэди, ты что-нибудь видишь? А?
— Нет, — отозвался я. — Только луну.
Я вышел на заднее крыльцо. Воздух был жарким и влажным, больше похожим на пар — как в ванне после горячего душа.
— Грэди, вернись. И закрой дверь.
Эмили вся издергалась. Голос у нее дрожал.
Я посмотрел на олений загон. Олени спокойно спали. Во всяком случае, ни один из них не шевелился. Горячий ветер прошелестел в траве. Снова застрекотали цикады.
— Здесь есть кто-нибудь? — крикнул я и тут же почувствовал себя полным идиотом.
Никого там не было. Никого.
— Грэди… закрой дверь. Пожалуйста.
Эмили потянула меня за рукав пижамной куртки. Она буквально втащила меня в кухню. Я закрыл дверь и запер ее на задвижку.
Лицо у меня было мокрым от влажного ночного воздуха. Несмотря на жару, меня бил озноб. Колени дрожали.
— Вид у тебя нездоровый, — заметила Эмили. — Совсем больной. — Она тревожно глянула на дверь поверх моего плеча. — Ты что-нибудь видел?
— Нет. Ничего. Там темень такая — вообще ничего не видно. Даже при полной луне.
— Что у вас тут за собрание? — раздался строгий голос у нас за спиной. Мы с Эмили и не заметили, как отец вошел в кухню. Теперь он стоял в дверях и поправлял ворот своей длинной ночной рубашки. Папа у нас принципиально не признает пижам. — Уже давно за полночь.
Пытаясь понять, что происходит, он перевел вопрошающий взгляд с Эмили на меня, а потом снова на Эмили.
— Мы слышали вой снаружи, — объяснила Эмили.
— А потом кто-то скребся в кухонную дверь, — добавил я.
Хоть я и старался держаться, меня всего трясло.
— У тебя жар, — сказал папа, пристально глядя на меня. — Вот тебе и мерещатся всякие ужасы. Ты посмотри на себя. Ты же весь красный как помидор. И трясешься мелкой дрожью. Тебе надо измерить температуру. Впечатление такое, что ты весь горишь.
