Листва захрустела под моими ногами, когда я взбежал на холмик. День был чистый, морозный, дыхание обжигало мои легкие. В обветшалом доме стоял жуткий гниющий запах нестиранного белья. Я толкнул дверь вперед и, очутившись в темноте, присел на корточки, оставив небольшую щель в двери, чтобы иметь какой-то обзор.
- Какого черта ты делаешь?
Голос заставил меня обернуться, едва не свалившись. Говорящий оказался немытым мужчиной, в лохмотьях, с длинными спутанными волосами до плеч.
- Все в порядке, - я попытался его успокоить, но он прервал меня.
- Убирайся! – он схватил меня за рубашку. От него несло помойкой, а ногти на руках были длинными и острыми, точно у хищной птицы. – Убирайся отсюда, слышишь? Это мой дом. Пошел отсюда!
Он орал все громче и громче. А зомби были совсем близко – в любую секунду они могли нас засечь.
- Вы не понимаете, - я снова попытался объяснить ему. – Вам грозит опасность. Нам всем.
Но теперь он не кричал: он ревел. Все его слова смешались, слились в один протяжный вой:
- Убирайсяубирайсяубирайся!
Я толкнул его на пол, зажав ему рот ладонью, но было слишком поздно. Снаружи доносились голоса и хрустящий звук сухих листьев. Когда я отвлекся, мужчина с силой укусил меня за руку.
- Убирайсяубирайсяубирайся! – он начал вопить в ту же секунду, когда я отдернул руку. – Убирайсяубирайсяуби…
И лишь первая очередь выстрелов заставила его замолчать.
Я скатился с него как раз вовремя и сразу бросился на пол, прикрыв голову руками. Меня обдало дождем из древесных щепок и штукатурки, когда стену изрешетило градом пуль. Где-то вдалеке послышались новые выстрелы. Они нас обнаружили.
Дверь со скрипом открылась. Пучок солнечных лучей наполнил комнату. Я лежал тихо, не шевелясь и едва дыша, прислушиваясь к их разговору.
- Этот мертв. – Половицы скрипнули; что-то скользнуло в угол комнаты.
- Что насчет второго?
- Не шевелится.
Я затаил дыхание, приказывая телу не шевелиться, не смея даже дернуться. Если мое сердце и билось, то я не ощущал его ударов. Время снизило свой темп, растягивая секунды, как сахарный сироп.
Я убивал лишь раз в своей жизни, когда мне было десять, незадолго до моего переезда в Портленд. Старик Хикс, так мы звали его. Шестидесятилетний, самый старый из тех, кто жил в ту пору в Дебрях; еле ковылявший из-за артрита, прикованный к постели, ослепший, испытывавший мучительную боль изо дня в день. Он умолял нас убить его.
- Когда кобыла совсем плоха, ты делаешь ей одолжение, пристрелив ее. Позвольте мне умереть. – Он часто повторял. – Ради всего святого, позвольте мне умереть.
