Алексей рухнул на землю рядом с гранитной скалой, грязно-серой от времени, но в некоторых местах просвечивающей яркими жилками породы. «Не думать ни о чем, сейчас только уходить. Быстро и спокойно». Он расстегнул аптечку, достал маленькое круглое зеркальце и поднес его к лицу. Куском ваты вытер со лба и щек грязь, смешанную с кровью. Челюсть распухла и посинела, но это было не слишком заметно под суточной щетиной. В основном в глаза бросался неприятного вида багрово-синий рог, выросший чуть выше переносицы и своим основанием захвативший брови, теперь удивленно поднятые. Шок проходил, и с каждой минутой боль становилась ощутимей.
Сняв с пояса фляжку и сделав несколько глотков, он плеснул разводы воды на лицо, смыл разводы грязи и быстро обработал ссадины перекисью. Потом, аккуратно закрыв аптечку и положив ее рядом в собой, привстал и, запустив пальцы глубоко в землю, снял квадрат дерна прямо у основания камня. Под дерном находился кусок доски, уходившей под скалу. Алексей лопаткой подцепил его край, приподнял и подсунул под доску толстый сук.
Засунув руку почти по локоть в образовавшееся отверстие, он вытащил полиэтиленовый мешок с одеждой. Быстро разобрал автомат и вместе со щупом аккуратно запаковал его в тряпки и пленку. Потом снял сапоги, портянки, галифе, ватник и гимнастерку, оделся в свою обычную одежду — джинсы, теплый свитер, спортивную защитного цвета куртку, крепкие кожаные ботинки. На голову надел кепку с длинным козырьком. «Почти как у него…», — вздрогнув, подумал Алексей, натянув козырек пониже, чтобы хоть как-то прикрыть разбитый лоб.
«Уже могли начать искать. Автомат слышен далеко. На станцию в любом случае нельзя. Только на шоссе». Алексей посмотрел в последний раз на два свертка — с оружием и с одеждой, в который он сунул также флягу, аптечку, куда хотел было пихнуть и планшет, но потом решил взять его с собой — была не была… Уложив свертки в яму, он вытащил сук, и доска с тупым хлопком легла на прежнее место. Прикрыв ее дерном, он потоптался на нем, постоял на месте, оглядываясь, и двинулся к шоссе. Голова кружилась и разламывалась, его подташнивало, он шел, уже не обращая внимания на надвигающиеся сумерки, на треск сучьев под ногами, на ветки, хлеставшие его по лицу. До шоссе оставалось еще километра три…
Ваня Ревич работал врачом скорой помощи и при случае подрабатывал на дому — за два сеанса прерывал нежелательную в силу разных причин беременность методом массажа. Деньги у него водились, он был молод, толст в тех пределах, чтобы еще нравиться женщинам, жил на Стремянной в отдельной трехкомнатной квартире один — жена ушла год назад, не выдержав темпа Ваниной жизни. Ваня купил ей квартиру и, кажется, ничуть не расстроился потерей десяти тысяч долларов и любимой женщины и продолжал жить в свое удовольствие. Каким образом он зарабатывал суммы, для его друзей просто фантастические — даже учитывая подпольные аборты, это были слишком большие деньги, — не знал никто, а в темных веселых еврейских глазах Ивана Давидовича Ревича нельзя было прочитать ничего, кроме душевной теплоты и неизменной приветливости.
