— Хорошо бы, Даниэль, если так, только ни хрена тут нет, кроме этого железного черта. Нечистая сила побеждает. — Зинаида Васильевна совсем запыхалась.
— Правильно Даниэль говорит, — поддержала мужа Шанталь. — Я пока делала пипи, все время слышала какие-то звуки. Кто-то нас курирует.
Наткнувшись на кучу черных обгорелых веток, они остановились и стали энергично разбрасывать их в стороны. Послышался стон. Оживший бандюга выглядел совсем не страшно. Он открыл заплывшие глазки, но даже сейчас, когда ему так сильно поплохело, он смотрел на склонившихся над ним людей тупо и злобно. В глазах его отражалась жалкая ненависть к тем, кто пытался ему помочь. И все-таки что-то с ним произошло. Он сильно осунулся, похудел — это был другой человек.
Шанталь не могла скрыть изумления:
— Но это не та персона!
В ответ Аполлон Силуянович разразился таким матом, что Шанталь немедленно осознала свою ошибку:
— Это та персона!
Его больше никто не боялся. До такой степени перестали бояться, что начали задавать вопросы.
Даже Шанталь, особенно ненавидящая и презирающая русскую матерщину, не была этим обескуражена, она спросила вежливо:
— Скажите, пожалуйста, ваш хозяин робот? Даниэль, захлебываясь, спрашивал в своей обычной манере:
— Кто он, кто он? Инопланетянин, мутант? Откуда он прибыл?
То, что мутант — это факт, подумала Зинаида Васильевна, но действительно интересно узнать, откуда его принесло! Она тоже стала задавать вопросы:
— Расскажите нам, Аполлон Силуянович, откуда этот шпион, он Си-ай-эй или ФСБ?
В ответ Дворняшин опять ужасно заматерился, но внезапно глаза его помертвели, и он замолк. Запах керосина и одеколона коснулся ноздрей каждого. Пленники вскочили в испуге. Сзади стоял неслышно подошедший барин. Он казался абсолютным скелетом из-за противоестественной худобы. Черная рубашка с белыми пуговицами висела на нем как тряпка, напяленная на пугало. Не обращая на пленников внимания, он сипло обратился к Аполлону Силуяновичу:
— Вставай, ничтожество!
Дворняшин долго кряхтел, сопел, кашлял, плевался, но в итоге встал. Всем показалось, что он даже чуть-чуть подрос. Он потянулся поцеловать у барина руку. Но тот резко ее отдернул и произнес еще более севшим голосом, показавшимся тем не менее громовым:
— В машину, скотина! Я ничего не забыл и ничего тебе не простил!
Дворняшин, охая и постанывая от боли, насколько мог быстро засеменил к машине. Барин оглянулся на троицу и воскликнул сорванным от непонятной хвори голосом:
