Теперь я сир, и не мил мне мир,
Сердцем стал я наг, в нем молитвы нет,
Кроме сей одной — чтоб в тюрьме земной
Не причастным стать — хоть узреть тот свет.
…Мне же было б дороже золота
Съединить то, что мною расколото.
Только мудрой рукою отмеряно,
В землю вылито золотС вино.
Упасется ль тот, кто потерян был,
Кто исправит то, в чем виновен он?
Чтобы стало явным — сокрытое,
Чтобы стало ясным — забытое.
Что разбито — срастается,
Что блаженно — то прежним останется.
Ведь, с добром человечьим несхожее,
Велико милосердие Божие…
***
«…Но Персеваль в печали был,
Что Бога сильно оскорбил;
Он пред отшельником в смятенье
В слезах повергся на колени.
Смиренно руки он сложил
И наставления просил,
Большую в том нужду имея.
И праведник, его жалея,
В грехах покаяться велел:
Без исповеди он не смел
Дать Персевалю отпущенье,
В грехах ему судить прощенье…»
(Кретьен де Труа, «Персеваль»)
1
…Наверное, придется заехать в Труа, хотя это вовсе не по пути. Попросить, как ни жаль, денег у мессира Анри. Плыть, кстати, можно и из Бретани, но на корабль в любом случае нужны деньги. Если, конечно, не наняться гребцом.
И не то что бы Кретьену так уж не хотелось наниматься гребцом… Ему, признаться, последнее время стало безразлично — гребец ли он, или рыцарь, или модная знаменитость, великий поэт. Сейчас он был настолько самим собой, что ничто не могло этому помешать. Просто… Он хотел еще раз заехать в Шампань. Хотел увидеть графский замок, и мощеные улочки Труа, и церковь Сен-Жан-дю-Марше, в которой Этьенет когда-то пристал с вопросом к священнику, и серые воды Сены — и Анри. И… ее, ту, от которой он уехал. Кретьен бы рассказал ей обо всем, она бы назвала его — Наив, и благословила бы в дорогу. И даже если после этого они никогда не увидятся более, все стало бы хорошо.
У Этьена-то деньги были. Ему их дал Оливье — из общинных сумм, немало удивив тем обоих пилигримов, — причем довольно много, наверное, около десяти серебряных марок. Суммы хватило бы на обоих друзей, чтобы раза два переплыть Ла-Манш туда и обратно; но Кретьен, который прекрасно об этом знал, однако собирался умалчивать это откровение — для того, чтобы завернуть с дороги в Труа, вовсе не по пути — требовалась объективная причина.
С собою, кроме одежды и вещей повседневной надобности, поэт вез кольчугу. И меч, его длинный рыцарский меч, оставался у пояса.
В лесу близ города Альби двое странников напоролись на разбойников. Тех было человек десять, и драться казалось бесполезным — тем более что Кретьен был без доспеха, а Этьену и вовсе запрещало драться его послушание. А что же тут поделаешь?..
