— Да… — голос Этьена сошел почти на шепот, а шепотом все голоса схожи, и Кретьена продрало по спине морозом — ему опять послышался братов шепоток. В ночи, тихонько, чтобы не разбудить матушку — «Ален, пожалуйста… У меня к тебе просьба… Расскажи мне историю».
— Мессир, пожалуйста… У меня будет… одна просьба.
— Что?!..
— Одна просьба. Я хотел бы… Поехать с вами.
— Со мной?..
— Да, до Ломбера. Я дороги знаю, со мною вам легче будет… И не тронет никто из… наших. И еще… мне надо узнать.
— Что — узнать?..
— О замке, о…ну, об этом. Понимаете, мессир Кретьен, я ведь тоже… (- голос — простое шевеление губ, голос, лишенный своей плоти — звука.)
— Тоже —?..
— Тоже видел. Ведь вы видели, я знаю… Я сразу… вас… узнал.
Может, я и схожу с ума, но пусть будет так. И в мягком ночном кружении спальни, ставшей раза в три больше положенного ей размера, Кретьен подошел, ничего не говоря, не отрицая и не спрашивая, не в силах слабыми своими глазами ясно разглядеть склоненного лица собеседника. Волосы того в сумраке были совсем темными.
— Хорошо, Этьен. Я… буду очень рад.
Qui trop parole, pechiИ fait.
Бледное небо над головой,
В небе ветра шумят.
Ярче любви у нас ничего
Нет и не будет, брат.
Сколько родилось в темном дому
Чад, выжидавших свой срок —
Хоть и в стенах не светло никому,
Страшно идти на восток!..
Сколько ушедших искало Тебя —
— Свет, и не нужно тепла —
Скалы укроют их от дождя,
Ветер очистит от зла
Там, где во мху стигматы цветов
Алым огнем горят —
Но наша история — не о том,
А о дороге, брат.
Камни нагреты, а ветер — как лед,
Но и сейчас, сейчас
Я попрошу этот ветер с высот,
Чтобы очистил нас…
***
…Сколь неудачлив тот глупец,
Что даже в день, как наконец
За долгий срок с небес впервые
Уходят тучи грозовые,
И блещет светом непривычным
Погода ярче, чем обычно, —
Не может радоваться ей,
Но ждет поры еще ясней.
(Кретьен де Труа, «Персеваль»)
1
Печаль всегда рисуется на бледных, истомленных воздержанием и омраченных суровой думой лицах катаров. Так писал еще сам святой Бернар.
Видно, великий аббат Клервоский не видел Этьена Арни. По крайней мере, не бывал с ним близко знаком.
Катарский послушник и впрямь был бледен и худ, как палка; от вечных постов под глазами его лежали синеватые тени, и порой казалось, что бедняга уже готов сию минуту освободиться от оков плоти — а именно испустить дух. Однако на самом деле он оказался вынослив на редкость, хотя на вид и «соплей перешибешь»; глаза Этьен держал по большей части опущенными, будто изо всех сил стараясь не изменить образу, уготованному для подобных ему пером великого проповедника — но… Господи, как же он умел смеяться.
