— Да, мессир, — пожилая служанка была давней подругой Алена, и теперь его возвышение доставляло ей самой немалое удовольствие. Она разгладила складки у него на груди и заговорщицки подмигнула.
— Ну так вот, отправляйся немедленно мыться… Крест можешь нашить сюда, или на накидку, решай сам. А я пойду, пожалуй, — юному господину внезапно наскучило возиться с переодеваниями. — Адель, небось, уже нашила мне крест, надо бы облачиться, как подобает…
Анри ушел — стремительно, он всегда все делал стремительно, даже милосердие у него было похоже на порыв летнего ветра.
— Ты бы пошел, матери показался, она порадуется, — посоветовала Женевьева, восторженно качая головой. — Хорош, ничего не скажешь! Можно подумать, прямо графский сын…
Тут она поспешно прикусила язык, но напрасно: размышлявший о своем Ален ничего крамольного в ее словах не заметил. Он думал о том, обрадуется ли его мама, и почему она так побледнела и отвернулась, когда он попробовал поздороваться с ней… Но совету доброй женщины он все-таки последовал и пошел искать свою мать, а заодно и брата, с которым еще не встречался со времени приезда.
4.
Адель отказалась нашивать крест на его одежду. Он нашил сам — ловкими своими пальцами, в самом деле хорошо и ровно. Матери он за эти два дня почти не видел — сделав еще одну бесплодную попытку его переубедить, она отступилась, и теперь не хотела с ним даже разговаривать, только бледнела и поджимала губы. К тому же Ален все время пропадал в замке, пытаясь участвовать во всех последних приготовлениях мессира Анри и находясь прямо-таки сразу в нескольких местах. Водоворот сборов закружил его целиком, и даже во сне он теперь видел, как строятся ряды, блещут копья, развеваются у наконечников длинные флажки… И наступило утро отъезда, восьмое июня, безупречный, сияющий, солнечный, ветреный, долгожданный день.
Мессир Анри разрешил своему любимчику оставить себе коня — того самого рыжего Мальчика, который еще не успел отъесться как следует после их крестоискательских приключений. Теперь Ален, с трудом сдерживая его — хоть конь и был изрядно навьючен — гарцевал возле обозов, где ему назначили место в пути, и пытался в разношерстной толпе на замковом дворе ристалищ высмотреть свою матушку.
Она должна была прийти его провожать. Не могла не прийти.
Он оделся в самые красивые из одежек, которые ему пожаловал господин для похода. Алый крест на груди горел, как пламя — как раз напротив сердца. Он расчесал чистые, блестящие волосы, летающие под порывами теплого ветра, как два черных крыла. Он приподнимался в седле, чтобы видеть лучше.
