И Ален покладисто пел, стараясь не сбиваться из-за нескладного подпевания своего юного господина:
«Рано проснулся, рано встал
Добрый святой Мартин.
Сел на коня и поскакал
Добрый святой Мартин.
Вдруг видит добрый святой Мартин —
Старик, борода по грудь,
Сидит у дороги и говорит:
«Подай мне хоть что-нибудь».
Снял с себя старый дырявый плащ
Добрый святой Мартин.
«Возьми, мне больше нечего дать,
Только вот плащ один,
Прости, что мне больше нечего дать —
Вот только плащ один…»
И молвил нищий седой старик:
«Ты отдал мне все, что мог.
Но я не старик, святой Мартин,
Но я Господь твой и Бог.
Но я не старик, о святой Мартин,
Я Иисус, твой Бог…»
Так вот, вдохновленный подобными песнями — а святой Мартин еще и рыцарем был! — Анри нередко раздавал все, что имел, возвращаясь, например, с охоты или из поездки в город, или на турнир. Ему часто случалось занимать деньги даже у собственных оруженосцев и слуг, а потом прижимистому старику Тибо приходилось за сына расплачиваться; так что однажды бережливый граф, доведенный до крайности, заключил с Анри договор — каждый месяц он выдавал ему определенную сумму на милостыни, а сверх того юный благотворитель мог тратиться только в счет будущих отцовских подношений. Из-за этого бедняга Анри, горя желанием как-то подать много денег аббату Клервоскому на освобождение Палестины, в порыве благочестия заложил Везелескому иудею свой новенький доспех. И ворчащему, страшно недовольному графу Тибо пришлось выкупать сыновнее достояние, так как кольчуга была и впрямь очень хороша и делалась на заказ. Тогда граф, помнится, с месяц не разговаривал со своим расточителем-сыном. Но потом, конечно, простил. Тем более что Анри собирался отстаивать честь рода графов Шампанских, последовав священному зову и отправившись в…
Да, конечно, именно туда. Анри вернулся ярким весенним днем из Везеле такой воодушевленный, что от него, казалось, во все стороны брызжет свет. Его рассказы о том, как страдают христиане Эдессы, как пламенно говорил великий аббат Бернар («воистину, он святой человек, клянусь Гробом Господним!»), как сам Король повергся, рыдая, к ногам аббата и молил дать ему крест — его рассказы наполнили весь графский замок. Анри в те дни ходил как во сне; по его словам, на том соборе все плакали навзрыд, слушая пламенные речи святого человека, и все до единого графы и герцоги, бывшие там, вокруг зеленого холма, как один дали клятву идти в Святую Землю. Анри заказал себе одежду крестоносца — белую, с алыми крестами на груди и плечах, и ходил в ней все время, может, даже спал в ней. Замок наполнился светом и громом великих имен — Готфрид, Бодуэн, Танкред словно бы незримо присутствовали рядом с юным графом; он просил у труворов крестовых песен, даже заявился в замковую библиотеку (маленькое, пыльное помещеньице, где на цепях, как дикие звери, томилось штук десять книг, навещаемых изредка капелланом) и потребовал у Алена забрать все писания о Священном Походе outre mer, притащить их к нему в опочивальню и прочитать их вслух от первой до последней. Сообщение Алена, что даже на одну из книг этого вечера маловато, возрадовало мессира Анри немеряно, и он заявил: «Ну что же, будем читать всю ночь!»
