Итак, беды ничто не предвещало.
Venite adoremus et procidamus…
et ploremus ante Dominum qui fecit nos…
[12] — выпевали слаженно голоса ранним утром в понедельник третьей недели Пасхи. Каноники белым-белы на хорах, от них почти ничем не отличались двое доминиканцев, занявших «гостевые» места с самого края — только белые скапулиры вместо рясы поверх туники, но того от входа не разглядишь. Головы одинаково накрыты капюшонами. — «О, ес-ли-бы вы ны-не по-слу-у-шали гла-а-аса Его…»[13]
Трудные звуки, самые трудные — которые нужно аж на пять нот распеть. Антуан в этих местах обычно понижал и повышал голос как только можно — но все равно его не хватало. Значение слова теряется в грегорианском раскате. Антуан шипит — голос дальше не поднимается — «Quadraginta annis offensus fui generatioоoni i-i-i-i-i-lli…»[14] Но если голоса почти не слышно в могучей музыке других, то все равно получается красиво — и ты как будто участвуешь в этой красоте, хотя если бы пел в одиночку — вышло бы скверно. Вот она, вся суть братской жизни на примере церковного пения!
Тщетно пялился на них от дверей собора бедняга тюремщик Фран. На утреню он не ходил почти никогда — на мессу и то не каждое воскресенье складывалось! И бежать в церковь, когда улицы еще блестят от росы, потому что солнце не успело добраться до глубины каменных колодцев — бежать в церковь в такое время он не привык: человеку, у которого много работы, не до чрезмерного благочестия. Однако мастер Франсиско не собирался пользоваться редкостным шансом прослушать псалом предначинания в августинско-доминиканском исполнении; не до того ему было. Он потихоньку, боком-боком, как стеснительный хряк к корыту, подбирался к самым хорам, к графским местам — а как еще подать о себе знать?
Тихо покашливая, пошмыгивая ногами, он вертелся у передних рядов не так уж долго — из-под крайнего капюшона на него упал удивленный взгляд карих молодых глаз. Антуан легонько подергал за рукав своего наставника, певшего с закрытыми глазами: Гальярд не то глубоко отдавался молитве, не то стоя досыпал под пение…
Гальярд повернул носатую голову и заметил наконец каталонца, от графских сидений делавшего отчаянные знаки. Чуть кивнул настоятелю каноников, указал Антуану глазами — пропустить; и, оставив мальчика на хорах, спустился с монашеских небес на Франову землю. Носом указал на дверь ризницы, и тюремщик засеменил следом, даже в молчании умудряясь создавать довольно шума. «
