— Брат, мне нужно серьезно поговорить с вами.
Тот смешался, как будто его уличили в краже. Это преждевременное замешательство еще больше утвердило Гальярда во мнении, что для разговора самое время. Он не собирался долго мучить парня расспросами, достаточно доверял ему для того, чтобы спросить просто и коротко:
— Я хотел бы знать о вас и о девице Грасиде. Хорошо ли проходят ваши беседы?
— Да… отец, — заторопился Антуан. — Вот, нынче она рассказала, что раньше, ребенком-то, она и в храм ходила, да только бедствия разные случились и веру ее подорвали…
— Вы больше говорите или слушаете, общаясь с ней?
— Да я и сам не знаю… отец. Наверное, и то и другое. То я расскажу… то… она…
Антуан мог говорить все, что угодно; говорить только «она», без имени — жалкая защита; чистую правду мог говорить — а лицо его выдавало, начиная разгораться. Первыми предали уши, за ними свой веский вклад внесло все остальное. Гальярд подождал, пока его подопечный сравняется цветом с порванными им сегодня маковыми лепестками, и спросил напрямую:
— Беседуя с ней, вы испытываете плотское вожделение?
Антуан сглотнул. Раз, другой… Старый монах напряженно ждал. Наконец глотать стало совсем нечего, и Антуан, уже не просто красный, а какой-то багровый, ответил, глядя на стиснутые на коленях руки — не то детские, не то мужские:
— Да… отец.
Гальярд выдохнул с огромным облегчением. Будь дело на дороге или в виноградарском домике — обнял бы бедолагу за плечи. А так — только улыбнулся ему одной стороной рта, единственной, которой умел.
— Хорошо, брат. Я рад это слышать.
Антуан вытаращился на него, как Петр в узах — на посетителя-ангела. Вроде и хорошо, но никак уж не верится.
— Как…?
— Антуан, Грасида — молодая женщина, а вы — молодой мужчина, давно не видевший женщин. Ваше тело естественным образом будет отзываться на ее присутствие; и вы постепенно научитесь с этим справляться, не расстраиваться и не ненавидеть себя, но не обращать внимания и делать что должно. Если бы вы сейчас ответили «нет» — это означало бы одно из двух. Либо вы мне лжете, что скверно; либо грех уже настолько завладел вами, что вы его не замечаете, что еще сквернее. В обоих случаях я был бы вынужден запретить вам общаться наедине с этой девицей — из заботы о вашем духовном благе.
Антуан не знал, смотреть ему в пол или в потолок или на Гальярда. Рот его сам собой разъезжался в улыбке от огромного облегчения. Значит, это нормально! Значит, надо только перетерпеть!
