У кроватки мать рыдает,
Сын ее в бреду.
И лепечет ей малютка:
«Мама, я умру».
Дальше все подводится к тому, что мальчик
Видел черные знамена,
Видел Ильича.
«Видел я, как хоронили
Нашего вождя…»
Всегда в этом месте люди начинали вытирать слезы. Это было наше заветное семейное преклонение перед революцией, Лениным, Смольным. И вот оттуда, из того края, который мы так любили, привезли обессиленных людей. Они лежат теперь замученные, едва спасшиеся от голода. Да разве же мы их не подкормим? Не поднимем?!
Стучу с трепетом в хату к Кравченковым. Вообще-то я теперь удивляюсь, почему постучала тогда, ведь у нас не принято было стучать в дверь — сразу открывают и входят.
— Входи, Нонк…
Вхожу.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — отвечает бабка, которая уже давно не выходила на работу.
Поверх одеяла, опершись локтем на постель, лежала одетая девушка лет пятнадцати.
— Здрасте! — произнесла она и облизнула ярко-красные губы.
На лицо симпатичная и не особо чтоб худая, только вот синячки под глазами. Из-за спины выглядывал мальчик лет пяти, ко всему, видно, безразличный. Впечатление было такое, будто у него что-то болело внутри.
Что бы я не отдала, чтоб мне сказали: «Садись!»
— Вот я молочка козьего принесла…
— Спасибо! — Девушка еще раз улыбнулась, сверкнув белыми зубами, и обратилась к бабке: — Бабусь, че там, козье-то можно?
— Я неграмотная. Нонка, прочитай ты.
Беру бумажку, сажусь и читаю. Очень интересно: можно все маленькими дозами… не по часам, а по желанию… кроме кукурузных изделий, жирных продуктов.
— Вот интересно, — завлекаю девушку в разговор, — кто-то же составил!
— «Пшенка, пшенка, кому пшенка!» — со слабым смехом сказала девушка. — Мы были до войны в Одессе с мамой и папой, там все так кричали. Я любила «пшенку», а сейчас вот, видите, нельзя…
— Ничего. Когда поспеет молодая кукуруза, вы уже будете ее кушать. А этот мальчик твой брат?
— Нет, мой спутник… Спутник, представься, как тебя зовут.
Мальчик уткнулся головой в подушку и ничего не ответил.
— У него то имя, которое вы дадите. Петя? Он кивает головой. Саша? Тоже кивает. Ему кажется, что под этими именами подразумевается другой мальчик.
— А если скажешь «Люся»?
— Что вы! Он так начнет активно отрицать — то девочка!
— А вы не глотнете несколько глоточков молока?
— Глотну.
— Отстань! — остановила меня бабка. — Вставать не велено.
— Не велено? А я из ложки попоить могу.
— С удовольствием! Только налейте мне в чашку, я устала, извините, передохну. — И опять легла.
