Уже одно то, что в библиотеке Брюсши были все новые заграничные книги, побудило Радищева искать от нее приглашений.
Однако роман вышел с Брюсшей нерадостный. И вернее: не роман это был — фехтовальный велся поединок.
С душой иссушенной, Брюсша ощущала усладу производить разорение цельности чужих чувств и твердости оных.
Руссо с его юным пламенем был ей нестерпим. Серьезность Радищева в вопросе сочувствия вольности, переходящей границы разумного, ее беспокоила.
Намедни крупно поспорили из-за приема, оказанного во дворце философу Дидро.
Как мальчишке экзаменатором, предложено было императрицей философу исполнить письменное испытание на тему: каким бы желал он увидеть правление в здешней стране.
Когда великий старец, юношески сохранивший весь пламень чувств, представил своевольные мысли на сей предмет, он всего-навсего одарен был для обратного отъезда во Францию весьма теплой шубой. А для осрамления перед раболепным двором — ханжески-иронической сентенцией:
— Вы правите, Дени Первый, на бумаге, а я, Екатерина Вторая, — живыми людьми.
Радищев негодовал, Брюсша защищала коронованного друга, цинично перекрывая чистоту и пламень Дидро удобными афоризмами придворной мудрости.
И всегда в спорах Брюсша была увертливой, с готовой цитатой, с хитростью опыта, с душой, непоколебимой в холоде чувств. Там, где Радищев бушевал, где он искал истину, эта светская умница, давно ничему ровно не веря, хотела только виктории персональной. И наружно она ее получала легко.
Радищев был не совсем красноречив, не быстр, за слова ответственен, как человек, преданный мысли, а не жажде успеха.
Брюсша торжествовала, в то же время не упуская умело польстить. Ко всему прочему, она искренне любила Александра, как любят последнюю весну потушенных чувств.
Радищев уходил из салона Брюсши в раздражении. Так школьник уходит от фокусника-ловкача: пораженный его искусством, но в то же время знающий, что во всем им увиденном скрыт какой-то обман.
Эти беспокойные отношения усугублялись любовными чарами.
Брюсша хвастала, что она купно с Като́ — возрожденные в наш век египетская Клеопатра и Мессалина. В практику любовную она вносила опыт всех стран.
Радищев уходил от Брюсши опустошенный и не однажды решал: сие в самый последний раз.
Но приходил посланный с раздушенным billet doux,[70] или сам граф Брюс на службе, в порядке почти военной дисциплины, рапортовал:
— От Прасковьи Александровны вы нонче прошены на беседу.
И Радищев, не желая идти, шел.
