— Овчарки — дело другое. Они специально выведены на погибель человечеству… и не защищайте вы их, все равно не поверю! А лесные звери — они хорошие. Особенно эти. Они же его друзья…
Отшельникова кровать досталась Кларе; Мария вколола ей на ночь последнюю дозу лекарства и положила под спину свернутые Насьеновы одеяла, чтобы девушка спала полусидя. Она почти не говорила — на это недоставало сил, но бледность ее уже не была такой свинцово-серой, и она то и дело улыбалась в ответ на встревоженные взгляды друзей. Наверное, ей было страшно неловко, что она доставляет другим столько хлопот.
Йосеф потянулся к ночнику, чтобы задуть его, но Мария внезапно тронула его за руку, зависшую в воздухе:
— Отец Йосеф… Мне нужно с вами поговорить. Я… хочу исповедаться.
В голосе ее было нечто такое, что заставило уже почти спящего Аллена подняться и воззриться на нее с тревогой. В горячке смертей и болезней никто не замечал, что с Марией что-то происходит, но теперь Аллен ясно почувствовал — она не в порядке. Все не так. В чем это выражалось, он бы не смог объяснить, но ощущение поздно замеченной беды задело его по сердцу, как птица крылом.
Йосеф без единого вопроса встал, одернул мятую водолазку.
— Пойдемте. Ребята, я оставлю ночничок, хорошо? Мы скоро вернемся. Спокойной ночи.
Они остановились неподалеку от Насьенова креста на свежей могиле. Чем-то эта могила разительно отличалась от другой, оставленной ими на перевале, — от этой исходила спокойная радость, та же буквально источала скорбь. Наверное, так отличается смерть в срок от всех остальных смертей, мельком подумал священник, присаживаясь на холодную траву. Над черным лесом светил тоненький серп луны. Он плыл меж темной листвы, как светящаяся лодочка.
— Отец Йосеф, можно… я возьму вас за руку? Тогда мне будет легче говорить.
Странно было все это, и странным, почти незнакомым казалось лицо молодой женщины в ночном свете и ночных тенях. Йосеф протянул ей руку, и на запястье ему упала теплая капля.
— Я должна сказать одну вещь. Очень плохую… Со мной случилась беда. Наверное, это дело Нижних.
Мария помолчала, собираясь с силами. Йосеф почувствовал легкий укол страха — и больная правая рука его дернулась сотворить крестное знамение.
— Я люблю вас, отец Йосеф.
Он ничего не ответил и не отдернул руки, и через минуту она продолжила:
— Не знаю сама, когда это случилось. Поняла я еще в Монте, после тех призраков… Когда ночью вы не пришли. Потом я долго думала, что же происходит… И вчера поняла все наверняка. Я люблю вас и люблю не как друга.
