, станет крестоносцем! Ваш старый знакомый, чертово дерьмо, тулузский графишка Раймон! Надеюсь, за эту Богом проклятую ложь, равно как и за остальные свои грехи, еретик и предатель будет гореть в самом ярком огне, в самой черной пещере ада!
Я стоял как вкопанный, не понимая, что такое происходит — понимая только: что-то очень страшное. Кто таков этот граф? За что гореть ему в аду (должно быть, человек бедный, раз его так ненавидит мессир Эд, не дай Бог испытать на себе его ненависть!) И при чем тут моя мать, а главное — при чем тут я, ведь за проступки оного графа зачем-то страдаем мы?
И тут случилось неслыханное дело, возлюбленная моя — ты, должно быть, не поверишь: матушка встала, сжимая руки, и выговорила тихо — но так, что даже я расслышал каждое слово. Она встала напротив разъяренного мессира Эда — в ней была кровь баронов Куси, в моей матушке, кровь крестоносцев, хотя жизнь с мессиром Эдом и превратила оную кровь в жидкий бульон. Она встала и сказала: «Прошу вас, сударь, Бога ради, не смейте так о нем говорить. Сир граф Тулузский — добрый католик».
Моя мать возразила мужу.
* * *
Кончилось, Господи Боже, слава Тебе, оно кончилось, его больше нет.
Сен-Жиль — город славный, чертог святого Эгидия, обязательное место покаянных паломничеств. Здесь же каждый камень — в особенности стены древнего храма и графский дворец каждым своим камешком — хранит еще тепло яркого света Первого Похода за Море. Не где-нибудь, а именно здесь принимал граф Раймон Четвертый, великой крестоносец, самого Папу Урбана, в этой самой церкви римский апостолик служил и проповедовал, что этого хочет Бог. В этом самом замке они с графом — два благородных друга, высокий понтифик и высокий земной властитель — воплощение единства двух властей — говорили у огня о предстоящем Божьем Деле. Бароны и тогда, как сегодня, съезжались со всего Лангедока — послушать боговдохновенные призывы и поклониться святым мощам. Ведь святой Жиль, Эгидиус по-латински, креститель и апостол визиготов — не кто иной, как покровитель высшей знати, и диких зверей. Подумайте, рыцари, нет ли в том высшего смысла, не похожи ли вы кое в чем на вепрей, хищных волков и медведей — кое в чем, кроме храбрости и силы: например, любовью к войне и желанием пить свежую кровь вместо того, чтобы питаться падалью… Потому о вас, как и о тварях лесных, надлежит молиться святому Эгидию.
Некогда добрый святой, игумен из Афин, отшельник, поселившийся в лесах еще дикого, языческого края, молитвой отвратил от бедной лани летящую стрелу. А стрелком-то, люди добрые, был не кто попало — королевский сын Вамбо, который вместо того, чтобы разъяриться из-за потерянной добычи, нежданно обратился к Богу и выстроил для отшельника крепкий скит. Так что и гонимым, преследуемым, как лань королевской охотой, должен помогать заступничеством добрый святой. Самое время нам ему помолиться: мы и знать, мы же и гонимы.
