— О, ужас! О, ужас! Я не могу составить протокол и опросить свидетелей; меня тошнит, и руки мои дрожат!
— Да что же это с тобой? — хладнокровно вопрошал второй собеседник канареечным голоском.
— Я тошнило, — раздалось в ответ.
— Ты должен взять себя в руки и исполнить свой профессиональный долг!
— Не могу!
— Да что ж это с тобой такое?!
— Как что?! Он умер, и лицо его исказила гримаса боли, и эта картина представилась моему взору!
Я открыл глаза и увидел обблевавшегося милиционера с ищейкой-канарейкой на левом плече. Обнаружив, что я очнулся, он бросился бежать через джунгли, на бегу выкрикивая:
— Он ожил, он ожил и скоро пойдет на поправку!
Приподнявшись на локте, я увидел змею, рожденную гордо уползать в кусты.
— Сучка! — я плюнул ей вслед.
В то же мгновение нечто большое и темное, возвышавшееся надо мной, опустило ко мне голову. Сначала я испугался, но это оказался вполне дружелюбный пес. Он сидел, склонив морду на бок, смотрел на меня по-собачьи преданно, тараща глаза, как чайные чашки, мельничные колеса и круглые башни, и приветливо помахивал хвостом. Самый обыкновенный пес, разве что в размерах непривычный — метра два в холке. Он вежливо обнюхал меня и в знак приветствия облобызал языком, величина которого позволила бы проявить радушие сразу нескольким людям при условии, конечно, что размер их голов превышал размер моего головного убора не более, чем в два раза. Я потрепал его по мохнатой щеке. В ответ он фыркнул, из-под слюнявых баскербрылей сверкнули белоснежные клыки, пес восторженно тявкнул и схватил меня зубами. Я оказался по пояс в собачьей пасти. Огромные зубы впивались в мое тело все глубже, дробя тазобедренные кости. Он перекусил меня пополам. Надо ли объяснять, что я умер.
Через некоторое время я восстал из праха и пепла вновь и обнаружил, что укус самого большого друга человека нанес мне серьезный моральный урон — физический-то урон он нанести мне не мог, поскольку мое тело осталось в прошлом. Нижняя часть меня, начиная с поясницы, покоилась отдельно в некотором отдалении — налицо раздвоение личности. К счастью, пес выплюнул меня недалеко от оторвавшейся задницы, по крайней мере, я дотянулся до нее руками и приладил на прежнее место. А ее приключение не заставило себя долго ждать. Это был все тот же пес. Он восторженно спешил навстречу мне, оживающему, его глаза от изумления расширялись от чайных чашек и мельничных колес до круглых башен. Он воспринял мое оживление как знак того, что я не держу на него обиды и готов поиграть еще.
