и разрабатывали план дальнейших действий.
– Боюсь вас всех разочаровать, а ты не первый, кто говорит о
«детективности» моей жизни, но развязка, скорее всего, выйдет
тривиальной.
– Типа наркомафия?
– Только этого мне еще не хватало.
– Мне почему-то кажется, что мир катится к черту…
– Не без основания.
– … и что все проблемы теперь получат какое-то уродливое, неприятное
разрешение…
– А когда они, интересно, получали приятное разрешение?
– Ты меня не слушаешь.
108
– Я чего-то не пойму, о чем ты, об Апокалипсисе, что ли?
– Нет, о том, что за ним, после то есть. Вот люди сходили с ума, типа
новое тысячелетие, ну, если Конец Света не наступил в этом году, то
обязательно случится в следующем. А я думаю, что он уже произошел, и
никто не заметил. Люди ведь все очень плоско представляют, им
обязательно спецэффекты подавай вроде извержений вулканов,
землетрясений и сошествия Бога там или еще кого. Все намного тоньше.
– Ты хочешь сказать, мы живем в постапокалиптическое время?
– Да. Мир сейчас себя изживает… Он издохнет медленно, незаметно.
Все началось с моральной деградации человечества.
– Не только моральной, позволь заметить.
– Знаешь, даже если той фигни с отвернувшимися богами не существует,
я склоняюсь в нее поверить.
– Как же надо было нам, землянам, извратиться, чтобы боги
окончательно от нас отвернулись? Они, такие всегда великодушные,
терпеливые, и вдруг ушли.
– Не вдруг. Просто пациент безнадежен.
– Ведь это очень грустная история, Диего. Я, конечно, редко об этом
думаю, но если мы и вправду потеряли бессмертие, – это чрезвычайно
тоскливо. Люди большей часть не боятся смерти, они не боятся ее так, как
стоило бы. Одна мысль, что ты никогда больше не будешь существовать,
действовать, думать, ужасна, но она становится в сто крат страшнее, когда
ты осознаешь, что вообще окончательно и бесповоротно исчезнешь. Идея
воссоединения с Богом была по крайней мере гуманна. От человека
оставалась какая-то истинная частица, даже если он всю жизнь был
паскудой, в нем была эта частица истины и света, и в конце она должна
была вернуться домой. А теперь даже она исчезнет. Абсолютная пустота.
Никто не спасется?
– Не знаю.
– Я ведь не верю в Бога. Но я верю, что человечество погребено под
собственным ничтожеством. Право окончательно и бесповоротно
исчезнуть оно заслужило вековой борьбой.
