В одну из суббот пандит Рей принес с собой большую свернутую в трубку карту на клеенке; ее повесили на низенькой стене рядом с аркой, и ученики пятого класса в ответ на заданные вопросы показывали, где находятся разные города и страны. Это доставляло особое удовольствие нашему гуру; он улыбался и одобрительно кивал головой всякий раз, когда кто-нибудь из мальчиков правильно показывал какое-нибудь место на карте.
Это было похоже на игру. Один из младших мальчиков, одетый в полосатую рубашку из миткаля, особенно быстро отвечал на вопросы. «А где, сын мой, — улыбаясь, спрашивал гуру, — находится Чикаго?» Я помню, как этот малыш вскакивал на ноги, кланялся гуру и своему преподавателю и, подбежав к карте, прижимал маленький пальчик к нужной точке. Гуру сиял: «Очень хорошо, в самом деле очень хорошо, и раз уж ты так точно все знаешь, я думаю, тебе лучше пробежать с полмили по дороге и встретить американского джентльмена из Чикаго, который заблудился, пытаясь отыскать ашрам».
Парнишка умчался с такой скоростью, какую только могли развить его короткие толстые ножки; остальные мальчики, видя, как явно счастлив гуру, решили, что и им тоже позволительно улыбнуться.
Затем наш гуру заговорил об этом американце с пандитом Реем:
«Он идет к нам с рекомендательным письмом от редактора калькуттской газеты «Forward»*. Очень хорошая газета, я читаю ее иногда, когда у меня бывает свободное время. Этого американца в его стране называют журналистом, и он может оказаться очень интересным человеком».
Гуру повернулся к маленьким мальчикам:
«Ну, детки мои, не вздумайте потешаться над нашим другом-журналистом или устраивать ему какие-нибудь каверзы, потому что он считает себя очень важной персоной». С десяти маленьких физиономий тотчас же исчезли всякие следы улыбок, и мальчишки тихо уселись в ряд, как древние йоги, а их учитель, пандит Рей, одобрительно кивнул им. Потом наш гуру повернулся ко мне и сказал: «Наду, сын мой, принеси мой гребень и выходную желтую одежду; я должен выглядеть как можно лучше, потому что собираюсь фотографироваться».
Я поспешил принести учителю то, что он просил, но все мы были весьма удивлены и взволнованы, ведь гуру никогда не позволял себя фотографировать. Учитель любезно разрешил мне расчесать и заплести его волосы, и я как раз заканчивал несколько длинных кос, когда на узкой тропинке, ведущей к ашраму, появился американский журналист. Малыш Бабу в своей полосатой миткалевой рубашке торжественно шествовал впереди, неся перед собой обеими руками шляпу американца так, словно это была корона империи. Гуру взглянул на эту картину поверх очков в золотой оправе, но выражение его лица не изменилось.
