— Однако я положительно не могу понять, почему капитан берет меня с собой и в этот раз, — продолжал я, надеясь выведать что-нибудь у моего собеседника, но он ответил:
— Я и сам не могу понять, чем он руководствуется. Между нами говоря, он сам на себя не похож с того времени, как вы находитесь среди нас. Он по-своему любит вас больше кого бы то ни было. Я один подозреваю об этом, мало того, я это знаю, хотя до сих пор не предполагал, что он был способен на подобное чувство!
— Правда, он очень добр, что тратит на меня такое драгоценное чувство, — заметил я с легкой усмешкой.
— Не смейтесь! — укоризненно остановил меня доктор. — Ведь вы обязаны ему своей жизнью!
И мне стало как будто стыдно за свои последние слова.
XXI. Я отправляюсь в Лондон.
Спустя неделю после разговора с доктором капитан Блэк, Осбарт и я садились в Рамсгете на поезд, оставив в гавани этого скромного, тихого городка наш винтовой пароход, замаскировав его на этот раз под норвежского китобоя, равно как и весь его экипаж, состоявший из Джона и восьмерых самых отчаянных и буйных молодцов с безымянного судна. Мы благополучно добрались до берегов Англии, не возбудив ни в ком подозрений, несмотря на то, что повстречались со множеством судов. Сначала Блэк намеревался оставить меня на пароходе под строжайшим надзором, но я так стремился ступить на родной берег, так мне хотелось взглянуть хоть из окна вагона на родные поля и леса, что дал ему торжественное обещание не делать ни малейшей попытки бежать от него, не выдавать его во все время моего пребывания на берегу и, где бы я ни был, вернуться к концу недели на пароход.
На это Блэк сказал:
— Я настоящий безумец, я это знаю, и тем не менее вы можете ехать с нами.
Остальные широко раскрыли глаза, очевидно, решив, что Блэк сошел с ума.
Когда я, наконец, расположился в углу вагона первого класса, то мне все еще не верилось, что это не сон, что передо мной расстилается родной ландшафт дорогой Англии с его зелеными пастбищами и жилищами, окруженными садами.
Сознание, что я опять в Англии, опьянило меня, и когда впереди замигали огни, целое море огней, и я понял, что мы подъезжаем к Лондону, мне сразу вспомнился тот день, когда я в последний раз был в этом городе с Родриком и Мэри, и старался собрать кое-какие сведения об этом человеке, который теперь сидел рядом со мной в вагоне. Где были теперь эти два дорогих мне существа, Мэри и Родрик? Куда занесло их желание разузнать о моей судьбе? Как опечалилось, быть может, милое личико Мэри при мысли, что меня уже нет в живых? И не странно ли, что, быть может, теперь, когда я здесь, в Лондоне, она тоже здесь и думает обо мне. Но я теперь так же далек от нее, как если бы был в могиле. Мы прибыли в Лондон часов в десять вечера и сели в закрытый экипаж, ожидавший нас у станции. По-прежнему втроем мы молча ехали в течение пятнадцати минут и наконец остановились у высокого каменного дома в глухом переулке. Не встретив никого по пути, мы поднялись по лестнице и вошли в приготовленные для нас комнаты.
