Внезапно он замолчал и пристально всмотрелся в мое лицо — вероятно, старый осел решил, что я действительно сошел с ума. Не прибавив больше ни слова, он повернулся и подошел к переднему срезу юта.
— Мистер Тьюлипсон!
— Здесь, сэр! — откликнулся второй помощник.
— Поставьте к штурвалу другого человека.
— Слушаюсь, сэр, — отозвался второй.
Через пару минут на ют поднялся старина Джаскетт, чтобы сменить меня. Я назвал ему наш курс, и он повторил его.
— Что стряслось? — шепотом спросил Джаскетт, когда я передавал ему штурвал.
— Да ничего особенного, — ответил я и отправился к срезу юта, где стоял капитан.
Я доложил курс и ему, но старый кашалот сделал вид, будто меня не замечает. Тогда я спустился на палубу, чтобы отдать положенный рапорт второму помощнику. Он выслушал меня довольно благосклонно, а потом спросил, чем я так разозлил капитана.
— Я только доложил ему, что видел по правому борту судно, которое сигналило нам флажками, — сказал я.
— Там нет никакого судна, Джессоп, — возразил второй помощник и пристально посмотрел на меня. Его лицо оставалось непроницаемым, но спокойствие, с каким он воспринял мои слова, показалось мне странным.
— В том-то и дело, что есть, — возразил я. — Видите ли, сэр…
— Достаточно, Джессоп, — перебил он меня. — Ступай на бак, отдохни, выкури трубочку. Ты понадобишься, когда мы будем перетягивать футропы. Кстати, когда пойдешь обратно на корму, захвати из подшкиперской мушкель.[87]
Я ответил не сразу: был настолько зол — никто не хотел меня слушать! — что на мгновение лишился дара речи. Впрочем, сыграли свою роль и сомнения.
— Есть, сэр, — пробормотал я наконец и отправился в кубрик.
После появления странного тумана, события начали развиваться с поистине невероятной скоростью. За каких-нибудь два-три дня произошло очень много всего.
Вечером того же дня, когда капитан прогнал меня от штурвала, мы стояли первую ночную вахту, длившуюся с восьми до полуночи. С десяти и до конца смены я должен был стоять впередсмотрящим.
Прохаживаясь по палубе полубака, я размышлял о том, что произошло днем. Вспомнив капитана, я обругал его про себя последними словами за тупость, однако некоторое время спустя мне пришло в голову, что на его месте устроил бы еще не такой скандал. Подняться на ют и обнаружить, что судно развернулось чуть не в обратном направлении, а рулевой, вместо того чтобы исполнять свои обязанности, уставился в абсолютно пустое море и к тому же несет явный бред, было бы чересчур для кого угодно. Я еще легко отделался — за такие штучки можно было отведать линьков. И дернул же меня черт рассказать ему о чужом корабле! Этот свой промах я могу объяснить только крайним потрясением и растерянностью, в противном случае я бы держал язык за зубами, как поступил бы на моем месте любой разумный человек. Ничего удивительного, что капитан решил, будто я спятил!
