Корделия поспешила в гостиную – убрать карты, но Патти с Дорис ее опередили. Теперь они расставляли по местам столы и прочую мебель. Она подобрала с дивана забытую матерью тамбурную вышивку и пожелала доброй ночи тете Тиш, которая мирно клевала носом и продремала бы еще битый час, не окликни ее мистер Фергюсон.
С приятными мыслями об отце, напевая, Корделия направилась к лестнице и вдруг услышала голос свекра:
– Корделия.
Она обернулась.
– Да, мистер Фергюсон?
– Вы все-таки перенесли часы?
– Ой… да, – она зарделась от смущения. – Я… хотела объяснить, но в последнюю минуту выскочило из головы. Понимаете, это были папины любимые часы. Ему нелегко было с ними расстаться. И если бы сегодня он их не увидел…
И почему только в присутствии этого тучного, могучего старика вы начинали заикаться и терять дар речи?
– Вы знали, что я против.
– О да, но я подумала, что, может быть, вы не станете возражать… только на один вечер. Мои родные уж никак не могли посчитать, что они не гармонируют с обстановкой, а больше мы никого не ждали. Для папы было очень важно увидеть часы. Завтра рано утром я велю их унести.
Он внятно и чуть ли не торжественно произнес:
– И все-таки, Корделия, мне это не нравится.
Она удивленно взглянула на него.
– Мне очень жаль. Я надеялась… Брук сказал, что вы не вернетесь раньше полуночи, и я…
– Вы намеревались скрыть свой поступок от меня?
– Ну да.
– Это обман, моя дорогая. Вы не находите?
Румянец на щеках Корделии стал гуще.
– Я не хотела.
Сморкаясь, в прихожую вышел Брук, и отец немедленно взял его в оборот:
– Ты помогал Корделии переносить часы?
Брук заколебался.
Мистер Фергюсон снова перевел взгляд холодных, как лед, голубых глаз на невестку. Та не отвела своего. Это была их первая настоящая ссора, потому что в Корделии взыграл мятежный дух. Мистер Фергюсон тотчас угадал его. Он положил руку на перила и приготовился произнести речь. В таких случаях его язык почему-то увеличивался в размерах, из-за чего он начинал пришепетывать.
– Само собой, дело не в часах, а в принципе. Вы согласны? Вы прожили здесь два с половиной месяца, дорогая, под моей опекой и, можно сказать, покровительством. Приходилось ли вам в течение этого времени сталкиваться с дурным отношением к себе?
– Нет.
– Я наблюдал за вами – с интересом и не без растущей симпатии. Вы теперь не сами по себе, дорогая. На вас смотрят – с пристальным вниманием. Вы занимаете высокое положение в доме. Ощущаете ли вы недостаток доверия? Можете ли пожаловаться на несправедливое или грубое обращение?
