– О чем ты думаешь? – спросила она.
– О том, как жалко, что сейчас октябрь и рано темнеет.
– Разве это имеет значение?
– Нет. Наверное, нет.
Одна рука Брука покоилась на колене. Корделия накрыла ее своей ладошкой. Бледное лицо мужа озарилось радостью.
– Корделия, – сказал он. – Наконец-то мы отделались от этих несносных людей. Ненавижу, когда все вокруг глазеют и пытаются угадать, что вы чувствуете. Такое облегчение – остаться с тобой наедине. Ты мне очень нравишься, Корделия. Надеюсь, у нас все будет хорошо. Я стану делать тебе подарки, чтобы ты была счастлива.
– Мне ничего не нужно, Брук. Я и так счастлива.
Было еще светло, когда они прибыли в Блэкпул и отправились в отель. Дул сильный западный ветер. Курортный сезон закончился, и в отеле было не так уж много отдыхающих. По предложению Корделии они сразу же снова вышли на улицу, чтобы захватить побольше светлого времени, и прошлись вдоль набережной, иногда останавливаясь присесть на один из тех огромных валунов, с которых был отличный вид на море. Возвращались они через центр городка, где несколько отдыхающих развлекались возле вульгарных машин для подсматривания.
Кое-какие магазины были еще открыты. Их владельцы зычными голосами зазывали покупателей выложить деньга за дешевые украшения или средство от несварения желудка. В одной лавчонке Брук купил Корделии шоколадных конфет и новую сумочку. Он собирался купить еще что-нибудь, но она воспротивилась. Тогда он взял себе сигар, и они пошли дальше, пока не увидели вывеску. "Замечательные фотопортреты Смита. Чистые, свежие краски благодаря новейшему методу!" Они договорились заглянуть сюда на следующий день и отправились вдоль рядов маленьких коттеджей в отель.
У входа они еще немного постояли, любуясь закатом. В вестибюле суетились два пожилых джентльмена и несколько пожилых дам в шелках и бархате. Портье как раз зажигал масляные лампы. Брук заказал номер с гостиной, и в этот первый вечер они решили поужинать там – подальше от любопытных глаз.
До сих пор Корделия только раз пробовала шампанское, и оно ей очень понравилось, несмотря на то, что от пузырьков щекотало в носу. "Странно, – сказала она Бруку, – ведь, скажем, пиво, портвейн или бренди оставили меня равнодушной." Шампанское придавало бодрости, как холодная родниковая вода, и имело приятный кисловатый вкус.
Они посмеялись. Потом Брук начал рассказывать о своей поэзии. Корделия догадалась, что это доставляет ему удовольствие, и внимательно слушала. Постепенно речь Брука утратила небольшое заикание. Однажды, в пору хлопкового голода, "Курьер" опубликовал пару его стихотворений, а немного позже в еженедельной газете появился очерк за его подписью. Ему предлагали время от времени выступать с чтением своих стихов в Атенеуме. Если бы это зависело от него, признался Брук, он бы избрал литературную карьеру.
