— Мамаши. Не дай же вам Божа матерь еще раз зацепить эту пацанку. А ты, девочка, если тебя кто начнет обижать — скажи мне. Я разберуся так, что мало не покажется.
Света прямо влюблена была в дядю Пашу, он был ни на кого не похож. Ходили у него по глазам и по морщинкам вокруг опасные бесы, и тут же рассыпались искрами смешков. От него хорошо и крепко пахло каким-то необыкновенным одеколоном, и костюм у него был красивый, но видно было, что костюм — это так. Без значения. А руки у него были, как у пианиста, и вели себя эти руки уверенно и спокойно, а Света помнила цыганкины уроки. Эти руки Свете ничего худого не предвещали. На них можно было положиться, не задавая лишних вопросов. У дяди Паши была таинственная жизнь, в которую он Свету не посвящал, но и в её жизнь не лез. Карты она от Карла Оттовича все носила ему, и он оплачивал до того щедро, что даже неловко было. И возражений слушать не желал:
— Доця, ты не действуй мне на нервы. Деньги — это грязь, а у дяди Паши той грязи наскребётся.
А продажи на углу прекратил очень скоро. Только смеялся, когда Света о них напоминала, желая хоть как-то быть полезной:
— Вот подрастешь, вундеркинда, тогда посмотрим. Кушай давай получше, а то одни косточки. Вырастешь — как замуж выдавать?
И Света смеялась вместе с ним, закатывалсь просто, хлопала себя по острым коленкам в шароварах. Это ж надо: замуж!
Анна уговорила Мусю, что Андрейке лучше жить с ними. То есть с ней и с Алёшей. Во-первых, сможет ходить в школу. Или в гимназию, если туда берут в восемь лет. Во-вторых, это меньше будет травмировать детей, а то, действительно, положение. Андрейке можно за порог, а Петрику и Мане нет… и сколько восьмилетний мальчик продержит секрет там, за порогом? Это опасно, в конце концов. Света уже большая, она всё понимает. А румын — ну так что ж, румын? Почему она не может взять к себе сироту-племянника? И мальчик будет присмотрен, Анна ведь дома работает… Муся понимала, хоть и жаль было отдавать Андрейку. Но это ж не насовсем, они же будут видеться.
А дети понимали только одно в тот последний день вместе: даже сюда, в обжитый уже катакомбный закуток, врывается непреложная сила. И разделяет их, как завели эти странные взрослые люди. И одним — одно, другим — другое.
Они нарочно залезли сюда, чтоб их оставили в покое. Тут и Манины куклы сидели, и горел фонарь "летучая мышь", и уже у них было свое обзаведение: лоскутное покрывало на деревянных ставнях, поставленных на кирпичи. Вроде как диван. Прислонённый к стенке, стоял распяленный на палках "привидений", сделанный Андрейкой из рваной простыни. К нему так привыкли, что даже Маня уже не пугалась. Филя лазил с одних рук на другие, Гав разлегся у Светы в ногах. И они пировали все вместе, в свое удовольствие: пили чай с сахарином и ели кукурузные пирожки.
