Принимаю Ваш упрек за личное участие в операции, но я считал дело слишком ответственным, чтобы поручить его кому-то другому. Благодарю за высокую оценку моей работы.
Бывший инженер-строитель,
бывший «боец Движения», а ныне
директор ОСС, Иероним Парк
(8 афины 1367 г.)
P.S. Арестованная Анита Гариг отказывается от дачи показаний и объявила голодовку, но я не теряю надежды убедить ее в нашем добром к ней отношении.
– Дело о гибели полицейского также закрыто, ты чиста, – Парк протянул Аните через стол ее новые документы. – Не сердись, но почему бы тебе не потрудиться на благо ОСС? На благо Эгваль, я хотел сказать.
– Нет.
– Как хочешь. Будет трудно – дай знать. Я помогу.
Анита встала и пошла к выходу, неуверенно, как человек, перенесший долгую болезнь. Обернулась в дверях:
– А Мика ты зачем убил? Он…
– Никакого отношения к ОСС не имел. Студентик исполнил работу переводчика и стал не нужен. Не будь он таким нервным… Лез не в свое дело, пытался подменить тебя. Ну, я и сымпровизировал. А напоследок мой тебе совет: оставь придурков из «Движения». Ты им враг, изменник: задание провалила, сыграла на пользу правительству, а не во вред. Да и покончим мы с ними скоро… Хочешь приличную работу? Найду.
– Нет, – ответила Анита и ушла.
Дома было пусто, тихо. В зеркале Анита увидела изнуренную молодую женщину. «Да, я молодая», – напомнила себе. – «Тридцать один – не старость». Но почему-то ощутила себя древней старухой. Упала ничком на диван, на столике рядом белел сверток. «Бомбочку подбросили что ли? Пусть».
Развернула. Это оказалась денежная пачка в 10000 реалов, купюрами по 100. На скреплявшей ее бумажной ленте, кто-то написал химическим карандашом: La koneg ta patro. La kone ta aferi. Salut kamrado! Solidej.
Анита все поняла, хотя плоховато знала тонго – своеобразное наречие, на котором часто излагались описания «чудес Хозяйки» – технических новинок Острова. В повседневной жизни островитяне изъяснялись на едином для всего Мира языке, и использование тонго Хозяйкой было, по меньшей мере, странным.
Анита смахнула с ресниц набежавшие слезы. Есть человек, разделивший ее боль. «Знала твоего отца. Знаю твои дела. Привет товарищ! Крепись».
За окном яснел день, и одинокая птица мерила небо торопливыми взмахами крыльев.
Иероним Парк любил утро больше дня или вечера, не говоря о ночи, когда приличным людям положено спать. И больше любого утреннего часа он любил время 7:58, которое показывали настенные часы, когда он входил в свой кабинет. Мерный стук маятника давно стал привычным. Как и хитровато-добродушный взгляд Президента Солтига с портрета над рабочим столом. Недавно разменявший пятый десяток, губастый и носастый, с чубом на половину лба, вождь Эгваль к исходу третьего года правления не разочаровал ни фанатичных приверженцев, ни тех, кто служил ему из корысти.
