Неужели именно поэтому они следят за мной и чего-то выжидают? — спросил он себя, чувствуя, как отчаянно бьется в груди сердце. Правда ли, что они ждут того момента, когда я присоединюсь к ним — или напрочь отвергну их? Может ли быть такое, чтобы решение все еще оставалось за мной, а не за ними?
Именно в тот момент до него впервые дошел зловещий смысл всего этого приключения, отчего он почувствовал уже не смутную, а вполне явную тревогу. На карту была поставлена вся его хрупкая личность — и где-то в глубине своего сердца он внезапно превратился в труса.
Иначе с чего бы он вдруг стал передвигаться всюду крадучись, тихо, стараясь производить как можно меньше шума и постоянно оглядываясь назад? Почему он ни с того ни с сего взял за правило едва ли не на цыпочках перемещаться по коридорам этой почти пустынной гостиницы, а оказываясь за ее пределами, стремился иметь у себя за спиной надежное прикрытие? И почему, если на самом деле не было никакого страха, он вдруг с такой неожиданной ясностью осознал глубокую мудрость местной традиции с заходом солнца не выходить на улицу? В самом деле, почему?
Когда Джон Силянс принялся в мягкой форме добиваться от него ответов на все эти вопросы, он с извиняющимся видом признал, что ему абсолютно нечего сказать.
— Просто я почувствовал, что если не стану проявлять повышенную осторожность, со мной может произойти нечто очень неприятное. Мне действительно стало страшно. Это было инстинктивное чувство; такое ощущение, словно мне противостоит, на меня ополчился весь город. Я оказался всем им зачем-то нужен, и если они доберутся до меня, то я лишусь самого себя, по крайней мере той части собственной личности, которую знал все эти годы. Впрочем, я ведь не психолог, — робко добавил он, — и лучше, пожалуй, не смогу описать собственное состояние.
Следующее свое открытие Везин сделал во время прогулки по внутреннему дворику гостиницы примерно за полчаса до обеда. Зная, что у него еще остается немного времени, он решил подняться к себе наверх и, пройдя по длинному узкому коридору в свою маленькую уединенную комнату, в полной тишине хорошенько все обдумать.
Во дворике в тот момент кроме него никого не было, но в душе Везина постоянно таилась вероятность того, что в любой момент из двери может появиться та самая полная женщина, которую он определенно побаивался и которая под предлогом вязания усядется где-нибудь в укромном уголке и примется следить за ним. Это случалось уже не раз и ему было невыносимо ее присутствие. Он хорошо помнил то свое первое предчувствие, вполне бредовое по самой своей сути, что как только он повернется к ней спиной, она тут же бросится на него и в едином прыжке вцепится сзади в шею. Разумеется, это была сущая чепуха, но в те дни такая мысль постоянно преследовала его, а известно, что как только сознанием человека овладевает какая-то идея, она уже перестает быть чепухой.
