Впрочем, скоро это прошло. Он спрятал револьвер и быстро встал.
— За подобные выходки мне следовало бы вас убить, — спокойно сказал он Дрогану. — Подобных шуток я не люблю.
— А я и не шучу, — ответил тот. — Присядьте пока, и посмотрите вот на это.
Он извлек из-под прикрывавшего колени пледа толстый бумажный пакет и протянул его Хэлстону.
Убийца послушно сел. В тот же момент кошка, приютившаяся, было, на спинке дивана, мягко перепрыгнула к нему на колени. Несколько секунд она неподвижно смотрела на Хэлстона своими огромными, темными глазами со странными, окруженными двойным золотисто-зеленым ободком зрачками, после чего свернулась клубочком и тихо замурлыкала.
Хэлстон поднял на Дрогана изумленный взгляд.
— Дружелюбная кошечка, — проговорил старик. — Но только поначалу. На самом же деле это отродье уже убило в моем доме троих человек. В живых пока остался один лишь я. Я стар, болен, но… мне хотелось бы умереть не раньше, чем истечет отпущенный мне срок. Не раньше!
— Я что-то ничего пока не могу понять, — пробормотал Хэлстон. — Вы что, наняли меня, чтобы я убил кошку?
— Пожалуйста, загляните в конверт.
Хэлстон так и сделал. Конверт был заполнен сто — и пятидесятидолларовыми банкнотами — довольно старыми, потертыми. Он начал было пересчитывать их, но затем остановился. — Сколько здесь?
— Шесть тысяч долларов. Вторые шесть тысяч вы получите тогда, когда предъявите мне вещественные доказательства того, что кошка… ликвидирована. Мистер Лоджиа уверял меня, что это ваша обычная такса.
Хэлстон кивнул, одновременно продолжая машинально поглаживать лежавшую у него на коленях кошку — та по-прежнему негромко урчала и, казалось, погрузилась в безмятежный сон. Вообще-то Хэлстон любил кошек. Более того, это было, пожалуй, единственное животное, которое вызывало в нем искреннюю симпатию. Особенно ему импонировало в них то, что они всегда гуляли сами по себе — так же, как и он. Господь — если он вообще существовал — сделал из них идеальное орудие убийства. Да, они всегда были сами по себе, очень походя в этом на него самого.
— В принципе, я мог бы вам ничего не объяснять, но все же сделаю это, — промолвил Дроган. — Предостеречь — значит вооружить, так, кажется, принято говорить, а мне очень не хотелось бы, чтобы вы отнеслись к этому заданию как к чему-то излишне легкому и незатейливому. Кроме того, у меня есть на то и свои собственные причины — так сказать, для самооправдания. Знаете, даже в том положении, в котором я нахожусь, мне бы не хотелось выглядеть в ваших глазах выжившим из ума старым болваном.
