Обуреваемый невеселыми мыслями, я побрел к гостинице. Мой путь шел через Вашингтон-сквер. В парке было полно народу. Некоторые молодые люди сидели с учебниками, другие читали книги, попадались музыканты, кто-то бегал и делал гимнастические упражнения, кто-то выгуливал собаку на специально отведенном участке. Каждый занимался своим делом. В центре парка стояла статуя Джузеппе Гарибальди. Привет, Гарибальди, я Джакомо, сын Джованни, того самого, который сбежал от семьи…
А вот и моя гостиница. Несмотря на то что поселился я в ней совсем недавно, у меня уже выработались определенные привычки. Ну, например, завтракать перед самым закрытием ресторана. Я взял себе кофе, а через несколько минут в зал вошла Дина. Мы теперь всегда садились за один столик. Кроме нас, в зале никого не было. Мы с Диной немного поболтали, потом попрощались, и я поднялся в свой номер. Через четверть часа зазвонил телефон. Я сразу же снял трубку. Звонила Дина. Она спросила меня, не хочу ли я пойти вместе с ней в музей Гуггенхайма. Дел у меня никаких не было… почему бы и не пойти?
Помню, я сказал ей, что через десять минут буду готов.
— I`ll pick you up[4], — ответила она.
Когда Дина постучала в дверь, я чистил зубы. Впустив ее, я закончил свои дела в ванной и вернулся в комнату. Дина сидела на краю постели. Через несколько секунд мы уже целовались. Снимая с нее одежду и увидев ее белье, я догадался: она знала на что шла. Вид обручального кольца на ее руке возбуждал меня. В то утро я сделал три захода. Между первым и вторым постучалась горничная, чтобы прибраться в номере. У нас даже не было времени повесить на дверь табличку с надписью «Do not disturb».
Когда мы пошли на обед, было уже начало третьего. После обеда Дина осталась в гостинице ждать мужа, а я решил прогуляться. В общем, никакого музея.
Вечером, спустившись на ужин, я натолкнулся на Дину и ее мужа в холле. Дина настолько хороша была в постели, что, когда я увидел ее, член у меня напрягся. Мы обменялись короткими взглядами, и каждый из нас окунулся в свою прежнюю жизнь. Через день она уезжала.
Мне захотелось съесть пиццу, и я пошел в пиццерию на Бликер-стрит. Мальчишка, обслуживающий мой столик, родился в Бруклине, но был из калабрийской семьи. Классический представитель итальянских эмигрантов, какими их всегда показывают в кино. Он говорил на смеси английского и калабрийского диалекта. По-итальянски почти не говорил.
— How are you, земеляк? — Это выглядело примерно так.
