Земпер. Для меня, для вас, Потц. Но, может быть, вы сами знаете, что такое чувствительность. Людям пришлось бежать. Теперь они вернулись. Мы не можем от них требовать, чтобы они все понимали, так или этак, понятно?
Потц. Тогда разъясните этим людям, наконец.
Земпер. Так или этак, Потц, если ваш доктор Церлебек начнет петь вместе со всеми, господин директор Хартштерн не преминет отказаться от личного присутствия на празднике и все может кончиться скандалом, так или этак, понятно? Мы не можем рисковать, и поэтому для нас, кретценбержцев, это главное условие, так или этак, понятно?
Потц. Коллега Шмидт, что вы по этому поводу скажете?
Шмидт(подойдя к Потцу). Без сомнения, это проблема.
Входит Горбах, неся на подносе наполненные стаканы, бутылку и закуску.
Горбах. Уважаемые господа, за чудо святой троицы!
Шмидт. Для нас, певцов, оно не является чудом.
Горбах. Потому что у нас у всех один общий язык.
Блаб. За пение!
Потц и Земпер с официальным видом чокаются и обмениваются холодным «Ваше здоровье».
Земпер. Речь идет только о его прошлом, я это совершенно ясно подчеркиваю.
Потц. Уважаемые господа, мы с вами братья по искусству, мы говорим друг с другом абсолютно откровенно и честно. Откровенно и свободно. Я сам, вы знаете, был сочувствующим — глупым, слепым, жалким сочувствующим. Но я искупил свою вину. Пять лет без хора! Вместо этого я работал в деревне, чистил хлев и даже рубил дрова. Этими руками!
Горбах. Еще стаканчик, господин старший школьный советник? (Беспрерывно предлагает всем закуски.)
Потц(раздраженно). Для немца существует иногда нечто более важное, чем стаканчик.
Блаб. К сожалению.
Потц. Например, честь товарищеского сообщества.
Земпер. Мы к ней даже не прикоснулись.
Потц. Так! А что произойдет, если доктор Церлебек не сможет петь вместе с нами? Что произойдет, господин коллега Шмидт?
Горбаху удается налить вина в его стакан.
Шмидт. Н-да, это действительно проблема.
Потц. Его оклеветали. Хорошо, вы скажете, что ему не повезло. Рассмотрим этот вопрос политически, как воспринимает его господин директор Хартштерн. Преступления, бесчеловечность, ужас этих лет, скажет он. Так точно. Мы это знаем.
Земпер. Мы тоже.
Потц. Мы не оправдываем их.
Земпер. Мы тоже.
Потц. Но какой же выбор был у такого человека, как Церлебек? Красное или коричневое, господин Хартштерн, мы все стояли перед таким выбором. Ваше счастье, наше общее счастье, господин Хартштерн, что сегодня у нас такое государство, которое умеет избегать красной опасности. Национал-социализм стал ненужным и лишним. Это анахронизм. Но кто остался, спрашиваю я?
