Игровая комната | страница 7



бестолково сумочку уронив.
чтоб однажды раз — и до неба искры,
чтоб на ровном месте дым коромыслом;
никаких причин, никакого смысла —
только краткий список возможных жертв.
эй, держите курс, не сушите вёсла —
здесь на тыщу вёрст никакого плёса;
никаких гарантий, что обойдётся,
хоть по факту не обошлось — уже.
17.09.2010




ОСЕННИЕ ИСТОЧНИКИ СВЕТА

Эта осень — и свет и темень, и смех и грех —
заставляет сердце раскалывать как орех;
это всё до предела, всё до конца, до дна,
это ты, это — вот она я тебе, вот она.
По бордюрам, как по канатам, не так, не там
я несу свою нежность, тяжёлую, как плита —
мимо женщин, мужчин, детей, мимо пар, не-пар,
тонкой девочкой на пуантах — в осенний парк.
Это небо на части делят столбы стволов
венценосные, истекающие смолой;
запах жертвенной крови и листьев сведёт с ума,
нас не смогут спасти, не успеет настать зима,
нас вообще не найдут
в бесконечных тенях, тенях —
только так мы спасёмся, друг друга не потеряв,
только так, перед Ним упав в ледяной пыли,
говорить будем вправе
«мы делали, что могли».
15.09.2010




ALIEN VS

Страх —
это не в висок направленный ствол,
не утробный голос, зовущий тебя по имени;
это — чужое, красивое существо,
длинные пальцы переплетающее
с твоими.
08.09.2010




ТОЧИЛЬНЫЙ КАМЕНЬ

Всё равно ведь буду рядом; через труп
(чей — неважно) или так — вот-вот узнаем.
Раз ты каменный — при встрече как сестру
обнимай меня, не бойся: я стальная.
В этом холоде ничто не чересчур,
камни с косами всегда сходились близко.
Всё равно ведь ты зовёшь — и я лечу,
и лечу быстрей метательного диска.
Я уж как-нибудь управлюсь с личной тьмой,
я уж как-нибудь окончу личный ГИТИС.
...И стою, и понимаю:
этот — мой,
это — мой точильный камень.
Берегитесь.
25.07.2010




НА ПРОЧНОСТЬ

У него в арсенале — сто тысяч баек
и умных лекций,
неисчислимое множество комбинаций,
под два метра самоиронии, есть чем хвастать.
Он ей, сразу видно, в отцы годится,
только вот досада — с ним интересно.
Он встречает её в метро в восемнадцать тридцать,
ей бы надо бояться — она смеётся.
Он берёт её за руку, будто ведёт над бездной;
за секунду ей делается семнадцать,
потом тринадцать.
То ли опыт возьмёт своё,
то ли юношеские амбиции.
Он называет её радисткой, она же его —
«отец мой».
В ресторанчике снова свободно то самое место;
ей бы надо бояться, она смеётся —
«имена твоих жён запоминанию не поддаются».
За соседним столиком часто
вытягиваются лица.
А она откидывается в кресло,
на секунду глаза закрывает —
видятся ей две птицы,
соколы-сапсаны с аспидным опереньем;