Игровая комната | страница 35

коснувшийся слуха, — едва-едва.

Весёлый мальчик сочиняет грустную музыку,

а я — сижу,

не могу подобрать

слова.

Ты носишь запах осенних листьев —

так пахнут зыбкие миражи;

какой алхимик и чёрный мистик

его творил для тебя, скажи?

Я, как больная, хожу по краю;

и не ругаю, и не браню,

а просто-напросто умираю —

по сто четырнадцать раз на дню.

Тебе, наверно, нужна охрана, —

но ты не знаешь и крепко спишь.

Я говорю себе: рано, рано,

всё чинно-мирно, всё — гладь да тишь;

я говорю тебе: верю, верю,

я говорю тебе: верь мне, верь, —

тебя выслеживаю, как зверя,

тебя выслеживаю, как зверь.

Всё будет трогательно-внезапно —

и стыд и совесть сданы в утиль;

я слишком помню твой тонкий запах,

чтобы позволить тебе уйти.

Пройди же мимо, меня минуя,

пройди беспечно и налегке, —

и я пойду за тобой Гренуем,

сжимая нежность — ножом в руке.

По сигналу тревоги — из сна назад, бесполезно любимый будильник кидать в окно; я сплю, я очень крепко зажмуриваю глаза, — но утро опять начинается всё равно... слишком много слов — как в дурном кино; больше не важно — суббота или среда, потому что главное нами сказано так давно, что можно умолкнуть разом и навсегда.

Слишком много света, слишком много людей; подгоняя часы, минуты бесценные торопя, жду который день, когда закончится этот день, — но новый опять начинается без тебя.

Качаются шторы всю ночь, как болотный камыш.

Родной, не грусти!

Заведи себе серую мышь;

держи её в клетке, пои по утрам молоком —

и больше не думай, не знай ни о чём, ни о ком.

И скучно, и гнусно, и что-то не тянет домой?

Родной, не грусти!

Заведи себе бледную моль;

ей шубу купи — и свободен на несколько лет,

а как надоест, только хлопни газетой — и нет.

Ты сам проводил свои сны на последний трамвай.

Ты сам это выбрал —

теперь забывай, забывай,

как дикая кошка, спускаясь с неведомых крыш,

в руках у тебя замирала,

как робкая мышь.

«Сколько юношей — видишь? —

статны все как один! —

в ожидании; что ж ты плачешь, о чём, о ком?

Не тоскуй, не грусти, красавица, выходи,

выходи скорее, затворница, на балкон.

Где твой голос нежный,

где твой хрустальный смех?

Делай выбор, девушка, — неба-то не гневи:

что поделаешь, если в городе — краше всех,

что поделаешь, если создана — для любви?»

«Что кричите вы, люди добрые? Как не жаль?

Не тревожьте барышню — плохи её дела;

нужен ей не весёлый пир, не лихой кинжал,

не стрела Амура, — серебряная игла.