Тот, который
не поворачивает головы,
если слышит — а он-то слышит —
мой тихий шуршащий шаг,
тот, которого лучше было бы звать на «Вы»,
тот, который не станет в одежде скрывать ножа —
он и сам весь оружие, весь беда, —
он выходит ко мне на танец
в огромный холодный зал;
как мы чертим круги — о, вынеси нас вода,
посмотрите на нас, имеющие глаза.
До утра, до утра свет не гаснет в моём дому,
до утра кто-то бьёт и бьёт во мне в медный гонг.
Тот, на которого взгляда не подниму,
если услышу — а я-то слышу,
как ходит, ходит, да всё кругом,
я руками держу затворы — чур меня, чур,
я кружу по комнатам, пальцы скрещиваю во тьме;
он же слышит, слышит, как я для него молчу,
как никто, он умеет молчать в ответ.
Людям кажется — ходим окольными тропами,
ездим по городам;
это танец — странный, долгий и медленный,
круговой.
Тот, которого, может, и не было никогда —
может, я загляделась в небо над головой,
и пошла она кругом? —
тот, у которого каждый жест
для меня открыт, — как всегда, попадает в такт;
раз, и два, и три, и четыре, и пять, и шесть,
и пускай будет так.
Пускай просто будет
так.
24.08.2009
