Через полчаса молодой симпатичный парень подошел ко мне и попросил отвести его к комбату. Я не узнал его, а ведь он был из Молдавии, из какой-то секты, где бриться запрещено. Оба довольные собой мы стояли перед комбатом. Он послал меня опять в группу резерва, где находились все связные от подразделений.
…Через некоторое время после моего возвращения неожиданно все пришло в движение. То ли радист что-то получил, то ли связные вернулись, но батальон быстро зашагал по просеке вдоль железной дороги. Опять впереди шел комбат со штабом, рядом с ним связные, резерв автоматчиков, а затем поротно. Шли быстро, молча и напряженно. Комбат говорил, что нужно к рассвету «оседлать» какое-то шоссе. Потом железная дорога ушла влево, а наша просека уперлась в реденький лесочек на замерзшем болоте. Лед был непрочный, и мы шли, проваливаясь, еще километров 5–6. Наконец остановились в лесничестве. Рядом было шоссе. Роты отправились занимать оборону.
…Мы рыли ровики вокруг лесничества, готовились к круговой обороне, если вдруг появится такая необходимость. Потом меня позвали к комбату. Он отослал меня снова туда, откуда мы пришли. Надо было срочно из двигавшегося за нами батальонного обоза пригнать на рысях взвод пушек-сорокапяток. Из разговоров в избе я понял, что пришел связной из какой-то роты и доложил, что где-то поблизости слышно движение танков. Подчеркнуто официально я козырнул комбату и вышел. Вокруг непроглядная темень. Как только отошел от строений и людей, жутковато стало, но идти надо. Опять, проваливаясь в болото, я почти бежал в обратную сторону. Автомат взведен, в руке итальянская граната, отобранная накануне у немца, а в правом кармане шинели вальтер.
Когда выбежал на просеку, с правой стороны показалась насыпь железной дороги, и я побежал еще быстрее. Послышался шум обоза, характерный скрип колес, похрапывание лошадей и тихая ругань ездовых. Встретил я их на пересечении железной и шоссейной дорог. Передняя повозка, на которой сидел ездовой и старшина минометной роты, поднималась на насыпь шоссе, а я стоял с правой стороны. Луна то выглядывала из-за туч, то снова пряталась. Вдруг старшина поднял с колен свой автомат и пустил длинную очередь в каких-то людей в белых костюмах, подходивших к подводе слева. Те бросились за насыпь. Я тоже залег за насыпью. Поднялась стрельба, и тут я понял, что если эти в белом, немцы, то я лежу в одной с ними цепи. Тихонько сполз с насыпи за деревья и, переходя от одного дерева к другому, увидел пятерых немцев, плотно лежащих спиной ко мне метрах в двадцати. Во мне все дрожало от страха. Но я все же прицелился и дал длинную очередь, потом еще одну, и еще… Немцы исчезли в лесу так же быстро, как и появились… Ко мне бежал человек с автоматом в руках. Я его не узнал сразу. Показалось: немец! В голове мелькнуло, что диск автомата пустой, перезарядить не успею. Граната! Выкрутил шарик, почувствовал натяжение шнура, но в это же мгновение луна осветила старшину. Старшина крикнул своим, чтобы не стреляли, поднялся по насыпи. Я пошел за ним. Тут же стоял лейтенант — высокий красивый грузин, командир взвода сорокапяток. Передал ему приказ комбата, он что-то кому-то крикнул в темноту и исчез. Пока я объяснял старшине, как я здесь очутился и что произошло, обоз объехали две сорокапятки, а лейтенант начал расспрашивать в каком направлении ему двигаться. Потом лошади пошли легкой рысью, я вместе с расчетом бежал следом, иногда придерживаясь за ствол или щит пушки. Старшина бежал рядом.
