Но это было еще вчера. С той поры миновала ночь, а вторая и третья линии так и не подтянулись на подмогу наступающей роте. Что же теперь должны были делать солдаты?
Стоять на месте? Не с чем и не с кем: из ста двадцати бойцов в окоп ворвались лишь семьдесят два, и тридцать из них были ранены.
Возвращаться назад? Бросить тридцать товарищей на произвол судьбы, а уцелевшим сорока двум ползти через гибельное поле под куполом смерти? Если бог войны будет добр, то прорвутся, быть может, человека два…
Оставался единственный выход: захваченную позицию возвратить врагу, а победителям — сдаться… на милость побежденных. Тьфу!
Солдат Нечипорук в гневе плюет. Ну и война! Чушь какая–то…
Он осторожно выглядывает из воронки. Он бежит на восток, но поглядывает на запад: запад грозит ему смертью.
Нет! Не найти смысла в войне! Всю эту обширную территорию Галиции русская армия прошла уже два раза туда и два раза обратно. А вот этот «населенный пункт», что зовется на карте Обертыном, может, и взаправду был когда–то селом, а теперь представляет собою лишь кучи мусора, — русская армия в крови и муках добывала шестнадцать раз… За такое время и таким трудом можно было бы дыру просверлить сквозь всю землю и выйти на ту сторону! К чему все это? Ничего глупее не мог бы придумать даже рыжий поп Стецько из прибаутки, тот, который правит панихиду на «Христос воскрес», а вместо поминок справляет молебен…
Демьян Нечипорук зарывается лицом в развороченную землю и, съежившись, силясь сделаться меньше, силясь обратится в ничто, лежит, пока над ним воет снаряд, а потом совсем рядом ухает удар взрыва, дохнув над воронкой зловонной гарью. Осколки тонко посвистывают и врезаются в землю вокруг укрытия. К счастью, Демьяну ни один из них не достается… Тогда молниеносно, пока пыль стоит столбом, он выскакивает из ямы и снова, глубоко вобрав голову в плечи, подобно зайцу, стремглав бежит зигзагами к свеженькой воронке, которая чадит еще, словно угасающий костер. Слава богу! Веер пулеметной очереди проходит между ним и небом, когда он уже снова приник к земле.
Боже! Как отвратительно воняет земля! Святая землица — всегда такая духовитая, которой родить бы душистую пшеницу и медовую гречиху, — отдает сейчас железной окалиной, сгоревшим порохом, серой, аммиаком и черт знает чем еще! Не земля, а отхожее место, — господи, прости!
Но, правда, что же все–таки делать? Как быть? Помахать белой портянкой и сдаться в плен? Но у старого, обстрелянного, дважды раненного солдата Нечипорука и раньше, при старом режиме, не бывало охоты поднять руки и крикнуть: «Капут, твоя плен! ” А теперь, когда царю «дали по кумполу» и подняли революцию, в плен идти тем более не расчет: войне ведь скоро конец! Кому же, как не мужику в солдатской шинельке, и надеяться теперь на облегчение и на долгожданную землю? Не в плен теперь надо, а домой — к семье и к землице, и как можно скорее!
