Приняв решение, тридцать три офицера и одно гражданское лицо, владелец особняка и основатель первого после революции монархического союза, поднялись, вытянулись в позиции «смирно» и вполголоса исполнили: «Боже, царя храни!»
А на далеком Подоле, над самой гладью словно заледеневших в ночном спокойствии волн разлившегося половодьем до самой Десны моря–Днепра, в недавно открытом клубе матросов Днепропетровской флотилии тоже еще горел огонь в окнах, широко распахнутых на пристань. Только что закончилось с неизбежным опозданием воскресное представление оперы «Наталка Полтавка», осуществленное силами старейшего в Киеве любительского драматического кружка железнодорожников, и теперь происходила ночная репетиция клубного хора. Матросский хор готовился к празднованию Первого мая. Большевики решили выйти на демонстрацию своей общегородской колонной — отдельно от меньшевиков, эсеров и других буржуазных партий, и именно матросский хор должен был задать тон пению в большевистской колонне. Разучивали «Шалійте, шалійте, скажені кати…»[6]. Могучая песня борьбы катилась над просторами днепровских лугов — от Наталки, через Труханов остров, до самой Выгуровщины.
Песни над Киевом звенели и тут, и там — на Лукьяновке и в Голосеевке, — но киевские улицы были уже пустынны.
Киев спал.
Только на углу Владимирской и Большой Подвальной, между Золотыми воротами с одной стороны и кафе «Маркиза» с другой, на маленькой повозочке, точнее — площадке на четырех колесиках, сидел инвалид без обеих ног. Рядом, прямо на мостовой, лежала перевернутая фуражка, и в ней — кучка медных и мелких серебряных монет. Безногий наигрывал на банджо и напевал песенку из репертуара Вяльцевой: «Белой акации гроздья душистые». Это был известный всем киевлянам нищий Шпулька. В восемь часов его привозила сюда племянница Поля, девушка с длинными косами, и во втором часу забирала. Работал Шпулька только в вечерние часы: в эту пору чаще появлялись пьяные и было больше «чистой» публики, а пьяные и «чистая» публика, как известно, щедрее подают милостыню. Кроме того, днем у Шпульки были другие дела и другие хлопоты: безногий Шпулька возглавлял корпорацию киевских нищих. Это он определял — кому, когда и в каком районе побираться. Был он одновременно и весьма популярным среди всех гуляк ростовщиком, у которого всегда можно было перехватить сотню или тысячу под пятьдесят процентов месячных.
Окно под самой крышей над кафе «Маркиз» было еще открыто, и оттуда, заглушая Шпулькино банджо, плыли нежные и страстные пассажи бетховенской «Апассионаты». Играла курсистка Лия Штерн — студентка консерватории. На жизнь она зарабатывала, работая фармацевтом в аптеке напротив.
