— Стой, отец! — крикнул он. — Опомнись! Ежели что — забуду, что меня породил: ударю!
— Убью! — зашумел Максим, поднимаясь с клумбы и высматривая какой–нибудь кол или, на худой конец, хоть палку.
Иван остановился у погреба. Глаза его застилал лютый туман. Сейчас он убьет этого щенка, не поглядит, что сын!
С улицы уже кто–то барабанил в калитку, закрытую на засов. Несколько голосов кричали: «Иван, Максим, рукам воли не давайте!»
— Слезай! — велел Иван. — Я тебе, обормоту, сейчас покажу!
— Эх, вы! — бросил Данила сверху вниз, дыша коротко и учащенно, Он хотел добавить еще что–то, но не находил подходящего слова, чтобы и пробрало покрепче и родному отцу могло бы быть сказано. — Меньшевики вы! — наконец нашел он.
Максим Колиберда нашелся:
— Ах ты ж!..
Больше он ничего не смог сказать, только руки его отыскивали камень или хотя бы ком сухой земли.
Обида обожгла и Ивана. «Меньшевики», «большевики»! Этого раскола сил пролетарской революции он не признавал. Пятнадцать лет он украдкой бегал на собрания тайных рабочих кружков, которые еще от времен Мельникова с Дорогожицкой улицы и Кецховели с Боричева тока всегда, именовались нераздельно: социал–демократическими. Но раз уж так получилось, что кое–кто из социал–демократов потянул руку за буржуями и готов был согласиться на конституционную монархию вместо рабочей республики и прозвали их «меньшевиками», то Иван был против меньшевиков, и обзывать его так — оскорбительно.
Тяжелая обида снова нисколько отрешила рассудительного отца. Черт его разбери, — может, и впрямь погорячились они с Максимом? Может, в родительском гневе действительно скатились к… меньшевистской тактике?
А Максим Колиберда нашарил–таки тем временем камень и швырнул в Данилу. Камень описал крутую траекторию в чистом небе и угодил Даниле в бровь.
Тося вскрикнула, мамы заголосили, а Данила ухватился за лоб. Пальцы его мгновенно обагрились кровью.
Кровь и решила все.
Вот теперь Иван Брыль почувствовал, что и впрямь готов на смертоубийство. Он обернулся на месте и со стремительностью, несвойственной его грузной комплекции, ухватил за плечи друга своего Максима Колиберду.
— По какому праву сына моего убиваешь?
Иван встряхнул щуплого Максима и уже размахнулся, чтобы трахнуть им что есть силы оземь.
Но тут калитку сорвалась с петель, и во двор вскочил парень в красной рубахе, в сапогах бутылками, с гармошкой за плечами.
— Наших бьют! — завопил он. — Эй, Нарцисс! Сюда!
Данила тоже спрыгнул со своей вышки.
