— Вы хотите сказать, что мы используем атом не так, как следует? — спросил Том. — По-моему, не так уж и плохо использовать его для начала как оружие. — Он отодвинул от себя пустую бутылку. Чувство сытости слегка хмелило сознание. — Хотя мне очень нравятся ваши доводы Тед, но я не вижу пока другого, более эффективного оружия, чем атомная бомба. Я видел войну, и был свидетелем сотен трагедий, о которых я бы не решился рассказывать за этим столом, и вообще. Это страшно. Была бы эта бомба тогда, в тридцать девятом году, сбросили бы ее на голову Гитлеру, и делу конец! Возможно, ваши рассказы об ужасах последствий атомной бомбардировки имеют под собой основу — об этом, вы абсолютно правы, судить будущим поколениям, но они, пожалуй, будут не столь страшны, как концлагеря Бухенвальд, Заксенхаузен и Равенсбрюк. И не было бы, в конце концов, миллионов жертв! Вот в чем гуманность…
— Вы упускаете самое главное…
— Что? — Редерсон повернул голову к Телингтону.
Биолога нисколько не волновал его порыв. Не глядя на Тома, он усердно выуживал из консервной банки остатки паштета. Такое демонстративное невнимание зацепило самолюбие Тома: он говорил о том, что было на самом деле, о том, что видел собственными глазами, о том, что пережил — о главном, черт побери! А где мог рассмотреть этот худосочный хлыщ свое "нечто главное" отсюда, за тысячи миль от фронтового пекла, когда лишь изредка отклеивался от дармовой банки консервов?..
— Что же "главное" я упустил? — сдерживая гнев, повторил свой вопрос Редерсон.
Ученый отставил банку и неторопливо облизал пальцы:
— То, что Гитлер не дурак, как многие хотят думать. Идиот не смог бы подмять под себя всю Европу, часть Африки, и доставить массу серьезных неприятностей более сильным державам. Объединились бы эти державы против него своей мощью, чтобы победить, в том случае, если бы он оказался законченным болваном? Нет.
Биолог победно взирал на Редерсона, который в ответ корчил саркастические гримасы.
— Но он-то действительно дурак! — не выдержал Том. — Разве мог умный полководец начать войну сразу со всеми, не имея для этого достаточной сырьевой и промышленной базы!
Теперь пришла очередь кривиться Телингтону:
— Не утомляйте меня идеологией. В Вонючем городе она никуда не годна… Вы смешали в кучу и стратегию и политику. Это верхняя правда, та, что на поверхности. На самом же деле, как мне думается, причина совершенно в другом: у фюрера не было иного выбора, но это не касается темы нашего разговора…
