Стали открывать люк. Солдаты, как по команде, достали из своих походных сумок респираторы и спешно нацепили их на лица. Редерсон не понимал, для чего весь этот маскарад, и не видел насмешки в глазах своих попутчиков. Он встал со своего места, прошелся по салону к выходу и решительно высунулся в открытый люк… После первого же вдоха его стошнило под приглушенный масками хохот встречающих. Воздух был настолько насыщен зловонием, что любой новых вдох вызывал все новые и новые приступы рвоты. Они едва не лишили Тома сознания. Сквозь сильное головокружение он почувствовал, как его, корчащегося в конвульсиях, осторожно взяли под руки, с свели по трапу и опустили прямо на бетон, натянув на лицо респиратор. Маска до горечи во рту была пропитана какими-то духами. После этого стало легче.
Над ним склонился человек в белом. Он ободрительно похлопал Тома по плечу, улыбаясь одними глазами — все остальное скрывал уродливо выпирающий вперед респиратор, от чего человеческая голова становилась похожей на голову мифических людей с собачьими головами. Впрочем, Редерсону сейчас было не до мифологии — сильно кружилась голова, а желудок до боли сводило сосущей судорогой.
Немного окрепнув, Том спросил:
— Что это было, черт возьми?
Человек в белом вопросительно дернул своей полупесьей-получеловеческой головой, так как ничего не расслышал из-за рева беспрерывно садящихся и взлетающих самолетов.
Том, изобразив вопросительную мину, указал на свою маску.
Встречавший сузил глаза в улыбке и, опустив респиратор, прокричал в самое ухо Тома:
— Ностальгия!.. Мы ее галлонами покупаем!
Этот ответ еще больше обескуражил Редерсона: вонь и ностальгия — он не находил здесь ничего общего. И какое отношение к ностальгии могли иметь галлоны? Скорее всего, из-за этой вони все обитатели Восточного города поражены каким-то особым видом психоза. Если это так на самом деле, тогда удивляться более нечему.
Человек в халате жестами показал, что надо идти, указывая на здание аэровокзала. Редерсон поднялся без посторонней помощи и пошел вместе со всеми, закрыв ладонями уши, так как от непрекращающегося самолетного рева разболелась голова.
Они вошли в вестибюль вокзала. В глаза сразу бросились несколько десятков человеческих манекенов. Куклы не были просто усажены в кресла, а стояли возле окон, группами, возле стоек, которые должны были означать билетные кассы. Имитация оборудования интерьера была далека от совершенства, но даже при отсутствии воображения можно было догадаться, что стоящий в углу огромный короб с автоматом для напитков, скорее напоминает вокзальный буфет, а не придорожный туалет. На манекенах одежда, возле ног и сидений стоят чемоданы и дорожные сумки. Все как в жизни! Только немного неприятно от того, что все неподвижно и предельно чисто. Застывшие театральные. Это немое представление было больше похоже на издевательство: сумасшедший художник-декоратор буквально разнес по углам помещения свое больное воображение, словно хотел показать идеальность возможной жизни, протест против реальности. Тома даже покоробило, когда он заприметил в нише между киосками парочку целующихся кукол, а проходя мимо манекена, изображающего маленького мальчика лет пяти — мальчуган стоял посреди зала и беззвучно ревел, держа в руках рожок с растаявшим мороженым, — Том посторонился, чтобы не испачкать брюки о растекающиеся сливки, настолько реально выглядела эта кукла.
