— Грэхем!
— Да, сэр.
— Явитесь ко мне немедленно. Я в комнате дежурного.
— Но, майор, я сейчас не могу. Обед должен быть готов через…
— Черт с ним, с обедом! Быстро сюда!
Когда Грэхем явился, Ардмор показал ему на экран и объяснил, что происходит.
— Идите к ним. Обоим — руки за спину и сразу наденьте наручники.
Сначала азиату. Пусть сам приблизится к вам — и смотрите в оба. Если попытается на вас броситься, мне, возможно, придется прикончить и вас заодно.
— Не нравится мне это, майор, — возразил Грэхем. — Ведь Томас свой, он не подведет.
— Ну конечно, я прекрасно знаю, что он свой. А что если его чем-нибудь опоили и заставили слушаться? Может быть, это что-то вроде троянского коня.
Идите и делайте, что приказано.
Пока Грэхем осторожно выполнял не слишком приятное поручение — вполне заслужив тем самым награду, потому что, наделенный живым воображением художника, ярко и наглядно представлял себе возможную опасность и вынужден был собрать все свое мужество, — Ардмор позвонил Бруксу.
— Доктор, вы не можете сейчас прервать свою работу?
— Пожалуй, могу. Да, вполне. Что от меня требуется?
— Зайдите ко мне. Томас вернулся. Я хочу знать, не находится ли он под действием наркотиков. — Но я ведь не врач.
— Знаю, только никого более подходящего у нас нет.
— Хорошо, сэр.
Доктор Брукс заглянул Томасу в зрачки, проверил его коленный рефлекс, посчитал пульс.
Я бы не сказал, что он совершенно нормален, только очень устал и волнуется. Разумеется, это не полный диагноз. Если бы у меня было время.
— Спасибо, этого достаточно. Томас, я надеюсь, вы не обидитесь на меня за то, что мы подержим вас взаперти, пока будем беседовать с вашим приятелем-азиатом?
— Конечно не обижусь, майор, — ответил Тома, криво улыбнувшись. — Вы все равно это сделаете.
Когда Брукс ввел шприц Фрэнку Митсуи, тот вздрогнул и весь покрылся потом, но руку не отдернул. Вскоре средство подействовало: действия Фрэнка уже не подчинялись его сознанию, а речевые центры мозга освободились от контроля коры. Лицо его расслабилось, на нем появилась умиротворенная выражение.
Но оно исчезло несколько минут спустя, когда начался допрос. Не могли сохранить спокойствие и те, кто его допрашивал. Неприкрашенная, жесткая правда, звучавшая в его словах, никого не оставила бы равнодушным. Глубокие морщины пролегли на лице Ардмора. О чем бы не спрашивали этого несчастного маленького человека, он постоянно возвращался к рассказу об убитых детях и разоренном доме. В конце концов Ардмор не выдержал.
