Само имя ее – Авдотья – отлично пошло б в пару к Аввакуму, какая-то в этом имени непокорность заключена.
Со Смирновой вообще не мешало б весьма точно избирать форму общения – если тебе посчастливилось с ней общаться. Авдотья, с одной стороны, ненавидит панибратство и вообще пошлость даже в микроскопических дозах, а с другой – очень ценит искренность, размах и всяческую шумно изъявляемую радость.
Я знаю больших мужчин, которые сразу теряются рядом с ней. И я видел других больших мужчин, которые, чтоб не потеряться, включают «гусара».
(Дуня может пожать плечами в ответ, и вот уже нет гусара, он упал в мокрую воду, и его роскошные трико предательски прилипли к телу.)
Напористым дуракам все равно никакой человеческой симпатии тут не дождаться; но и вменяемому человеку иногда все равно необходимо серьезное время осмотреться и понять, что такое Авдотья.
Знаете, какую фразу Смирновой часто говорят люди, познакомившиеся с ней, – особенно мужеского пола?
«Я представлял тебя (вас) другой». Так, если не ошибаюсь, сказал Сергей Шнуров при личном знакомстве. (Если я путаю, пусть Шнуров меня простит, значит, это был кто-то очень похожий на него.)
По-моему, Дуне это не очень нравится – во-первых, ей наверняка нелюбопытно разбираться, какой именно «другой», во-вторых, глупо спрашивать, в чем же столь разительное отличие той воображаемой Дуни от нее же, но натуральной.
Однако причина такого отношения все же понятна; и я не сказал бы, что Смирнова тут совсем ни при чем. Это все ее телеобраз – порой достаточно жесткий и безапелляционный; на него первым делом и ориентируются, его и опасаются.
Дуня, да, умеет себя преподнести, она отличный полемист и собеседник, с въедливым умом и совершенно неженским чувством юмора, зато с замечательной женской способностью разговаривать вообще не о себе, а только о другом человеке или собственно по теме. (Не знаю, заметили вы или нет, но мужчины, как правило, говорят только о себе – даже в тех случаях, когда речь идет совсем не о них.)
Но телевидение в разговоре о Смирновой все равно самое неважное и даже, пожалуй, случайное.
Тогда что важное, что? – спрашиваю сам себя.
Быть может, собственно ее человеческий характер – насколько он, конечно, известен и понятен мне.
Смирнова, как никто другой, требовательна и честна в дружбе. Но и она же, парадокс, может простить такое, что в силах простить только самая родная сестра или мать.
Смирнова не пытается понравиться всем. Она даже не стремится понравиться многим. Она не суетлива, как большинство людей, что называется, «искусства». У нее вообще какие-то проблемы с честолюбием – я не видел в Дунином доме ни дисков с ее фильмами, ни ее книг, ни памятных фотографий с каких-нибудь там Канн.
