На старой мельнице | страница 4



Дед Андрон человек разговорчивый. И обычно сам останавливал Митьку. А тут сделал вид, что не замечает.

– Здравствуй, дедушка, – сказал Митька.

– С богом, – ответил Андрон. Он сидел на ступеньке и смотрел поверх Митькиной головы.

Дед был не в духе. На голове у него криво держалась командирская фуражка с оторванным наполовину козырьком. «Выпивши дед», – сразу определил Митька. Уж такая примета у него была: если фуражка сидит на голове сторожа прямо, – значит, старик трезвый. Если криво, – под хмельком. А уж если валяется у ног, то можно не только магазин обворовать, но и самого сторожа утащить – не проснётся. Правда, до такого состояния дед редко доходил. А под хмельком бывал часто.

Когда расстроен, лучше с ним не заговаривать – прогнать может. Но Митьку интересовал один важный вопрос.

– Правда, деда, что всех водяных расстреляли? – спросил он.

Дед ничего на это не ответил. Митька подождал и снова спросил:

– А нашего водяного, с мельницы, тоже красные кокнули?

– Видал я его... – сиплым голосом сказал сторож. – Чудище! Не приведи господь ещё раз увидеть...

– А может, тебе, дедушка, показалось? – спросил Митька. – Может, ты, дедушка, пьяный был?

– Может, и показалось, – согласился дед и почесал большой бугристый нос.

– А водяные по лесу не могут ходить? Ведь у них, ты говорил, хвост-то рыбий.

– Не могут, – сказал дед. – Водяные в воде сидят…

– Ну я пойду, – обрадовался Митька.

– В лесу, родимый, лешие бродят...

Митька вспомнил стихотворение, которое в школе учили наизусть:

«… Там чудеса: там леший бродит,

       Русалка на ветвях сидит…»

Дальше ещё что-то про Кощея было, но Митька забыл.

– А кто главнее: леший или водяной? – Голос у Митьки дрогнул.

– Слышал, как ночью в лесу кричит? – спросил дед.

– Слышал… Кто это?

– Леший горло прочищает, – сказал Андрон. – У него голова медвежья, а когти ястребиные… Чудище!

– Оно… чудище, на дереве сидит? Как ястреб? Да?

– Леший-то? Он лесной хозяин. Где вздумает, там и сидит…

– А… а людей он не трогает?

Дед взял двумя пальцами с жёлтыми ногтями за кончик Митькиного пионерского галстука и подёргал.

– Крест нательный носишь?

Митька покачал головой.

– Я, деда, некрещёный… Мамка хотела раз окрестить, да папка не дал.

– Не заступится за тебя, некрещёного, бог… Кто без крестов, тот не христов.

Митька посмотрел на небо. Оно почернело, и лишь там, где в гуще обломков зарылась луна, колыхалось большое неровное жёлто-серое пятно. Вершины деревьев смутно вырисовывались за околицей. Как быстро темнеть стало!.. Не то что летом. Бывало, спать ложишься, а за окном всё ещё светло.