— Даже если мы на коленях поклянемся, что никому не скажем, это тоже не поможет — не поверят они нам, — загробным голосом продолжала Тереска. — Особенно потом, когда они уже убьют эту свою жертву, а милиция их станет искать: ведь только мы можем их узнать. Да я сама себя убила бы на их месте.
— Боже, Боже, — простонала в отчаянии Шпулька. — Ты уверена? Ведь это же идиотизм! Может быть, они все-таки откажутся от этой затеи?
— Перестань питать наивные иллюзии. Ты же сама слышала, у них все уже продумано: время, место, способ… Они считают, что у них получится все как надо. Преступники всегда считают, что у них все получится. Иначе никто бы не убивал. Надо что-то предпринять.
— А что?
— Не знаю.
— Милиция! — неуверенно вякнула Шпулька, и Кшиштоф Цегна за сеткой нервно вздрогнул. — Может быть, надо пойти в милицию?
— Не знаю, — недовольно и мрачно ответила Тереска. — В милицию как-то глупо. Что чересчур, то слишком. Они ведь пока ничего еще такого не сделали. Только собираются. Я не уверена, нужно ли сразу про это доносить в милицию. Влезем куда не нужно, а потом расхлебывать?
— Ну так что делатъ-то? Ты же сама говоришь, что нас они тоже собираются кончать! Что нам теперь, закрыться в подвале и не высовывать оттуда носа, пока они не совершат этого своего убийства и милиция их не поймает? У меня в подвале страшно сыро!
— У нас зато сухо. Ничего не поделаешь, нам ведь нужно ходить в школу. И еще бегать по этим садоводам. Ну и нарвались же мы, ничего не скажешь! Не знаю, может, лучше сидеть тихо и притвориться, будто мы ни о чем не знаем, ведь никто на свете не сможет доказать, что мы помним, что они там говорили. А они, может быть, и оставят нас в покое, если убедятся, что мы сидим тихо и ничего не происходит?
По другую сторону изгороди Кшиштоф Цегна ломал голову, как ему лучше поступить. В голове у него смутно бродила где-то вычитанная — или, может, услышанная — мысль, что долг милиции — осуществлять профилактику преступлений, а не только гоняться за преступниками, чему их жертвы будут аплодировать с того света. Он увидел перед собой желанную возможность, отличившись похвальным поступком, приблизиться к жизненной цели и категорически постановил себе не совершить в этом вопросе ни одной ошибки. В голосе Терески, которая сомневалась в необходимости обращаться в милицию, он услышал ноту протеста, а ее следующие слова его всерьез обеспокоили. Он понял, что двигаться прямиком тут не следует, поскольку это может плохо кончиться, поэтому надо действовать хитростью.
