Шпулька пришла исключительно рано только потому, что дома у нее часы спешили на полчаса. Теперь она пыталась рассказать Тереске все последние новости одновременно.
— Ивоны вообще нет и не будет, она вроде как школу бросила. Кристина на каникулах обручилась…
Тереска замерла, наполовину открыв портфель.
— Что сделала?! — спросила она, не веря собственным ушам.
— Обручилась.
— Шутишь!
— Ничуть! Она сама сказала.
— Спятила, наверное! С кем?!
— Да с этим своим… прошлогодним воздыхателем. С тем, который так ее ждал у школы. И теперь у нее есть жених.
— Что у нее есть?!
— Жених. Такой, как в книжках, до войны. Ну, чтобы приносил цветы и сидел бы в будуаре.
— Кто-то тут свихнулся: или ты, или она. Откуда она возьмет будуар?
— Ну, не знаю. Может, он у нее в кухне сидит. Или в ванной. Во всяком случае, жених есть…
— Букатувна и Кемпиньская, — ледяным тоном сказала с кафедры Каракатица, — мне что, рассадить вас с первых дней?
Тереска со Шпулькой немедленно смолкли. Рассаживание по разным партам они обе согласно считали самым большим несчастьем, которое могло бы случиться в школе. Они прекратили беседу, рискуя, что вот-вот с треском лопнут, не поделившись новостями и переживаниями.
Тереска обернулась. Кристина, которая сидела за нею, была, несомненно, самой красивой девушкой в школе, а может быть, и во всех школах целого города. Вот так должна была бы выглядеть Хелена Курцевич[3]. Глаза и волосы черные, черты лица выразительные и нежные, несравненная персиковая кожа — все идеально совпадало.
И все-таки, невзирая на ее потрясающую красоту, Кристина пользовалась непропорционально небольшим успехом. Участвуя в уроке математики только крохотным уголком сознания, Тереска раздумывала о причинах этого непонятного явления. Любой парень при виде Кристины сперва немел от восхищения, а потом начинал относиться к ней со своеобразной опаской, оказывая знаки внимания другим, менее красивым. Кристина вела себя нормально, относясь ко всем с одинаковым дружелюбным равнодушием, никого не выделяя и никому не стараясь понравиться.
«Какая собака тут зарыта? — думала Тереска. — Парням же должно нравиться завоевывать недоступных женщин, пусть для разнообразия. Да и разве она недоступная? Ничего подобного, ее можно было бы покорить, если бы только кто-нибудь попробовал. А, ну да, один попробовал… За нее же должны драться! Ей, наверное, просто все безразлично, в ней словно нет жизни, она все-таки перебарщивает с этим своим спокойствием…»
