— Здесь все так изменилось…
— Ну, сам понимаешь. Весенняя уборка. А то я тут такой бардак развела.
На матрасе лежало несколько потрепанных книжек. Не глядя, я взял одну и раскрыл и сразу понял, что совершил ужасное преступление. Под заклеенной скотчем обложкой «Доктора Джекила и мистера Хайда» оказался блокнот со спиральным переплетом, и я посмел открыть его прямо у нее на глазах! Как ни в чем не бывало, как будто я имею полное право читать ее записи!
И тут я понял еще кое-что: почти все страницы были абсолютно чистыми! Мне стало нехорошо, совсем как в тот день, когда я обнаружил, что мой папа не пишет роман, а просто изрисовывает страницы странными каракулями одну за другой.
Лена никогда не расстается с блокнотом. Если она перестала записывать туда все, что приходит ей в голову, значит, все еще хуже, чем я думал.
— Итан! Ты что делаешь?!
— Прости, Эль, — умоляюще сказал я, закрывая блокнот. — Я думал, это просто книга. Ну, в смысле, он же выглядит как обычная книга! Мне и в голову бы не пришло, что ты оставишь свой блокнот на видном месте, где его кто угодно может прочитать.
Она даже не взглянула на меня, только крепче прижала блокнот к груди.
— Почему ты перестала писать? Я думал, ты любишь писать.
— Люблю, — коротко ответила она и протянула мне блокнот.
Лена пролистнула пустые страницы, и на них появились крошечные буквы, строчки наползали друг на друга, некоторые слова были зачеркнуты несколько раз, исправлены и переписаны заново.
— Ты наложила на него заклятие?
— Я стерла эти слова из реальности смертных. Если я не захочу показывать их кому-то, они будут видны только чародею.
— Отлично! Первый человек, которому может прийти в голову почитать твои записи, — Рис, и она чисто случайно чародейка.
— Зачем ей читать мой блокнот? Ей достаточно просто посмотреть на меня.
Рис обожала раздавать приказания и к тому же была крайне любопытна, но она — сивилла. Стоит ей посмотреть тебе в глаза, и она уже знает все твои сокровенные мысли, даже то, что ты еще только собираешься сделать. Поэтому я старался поменьше попадаться ей на глаза.
— И зачем же такая секретность? — спросил я, плюхнувшись на матрас.
— Не знаю, — грустно ответила Лена, тоже садясь. — Мне все время хочется писать. Может быть, мне кажется, что меня никто не понимает или не может понять.
— То есть я тебя понять не могу, — процедил я сквозь зубы.
— Я не это имела в виду.
— А кому еще из смертных может прийти в голову прочитать твои записи?
