— Ну, как твоя песенка, Ритон? Готова?
Ритон оторвал край бумажной скатерти и встал. Вид у него был недовольный. Стихи еще не совсем отделаны. Особенно конец.
— Плевать! Начинай, Ритон, давай свою песенку! Ритон оперся ладонью о стол и запел:
Полэн Розетту в дом берет, —
Рука, нога, спина, живот, —
Аккордеон о том поет:
Полэн Розетту в дом берет.
[2]Иньяс остановил его:
— Погоди минутку…
Он уловил мотив и стал подбирать его на аккордеоне.
— Ну как, выходит? Я буду аккомпанировать, начинай после вступления…
Аккордеон заворковал среди наступившей тишины.
Бедна невеста бедняка, —
Спина, живот, нога, рука, —
Есть сердце — нету кошелька, —
Бедна невеста бедняка.
— Спина, живот, нога, рука, — весело подхватил Мимиль, ерзая на стуле.
— Да нет же, балда! Повторять надо первую строчку. Слушай хорошенько.
— Да не мешайте вы! Давай дальше, Ритон. Песенка у тебя просто мировая.
Пусть бог подаст им пирога, —
Спина, живот, рука, нога, —
К обеду ложка дорога,
Пусть бог подаст им пирога!
Тут Ритон умолк и скомандовал:
— Хором, ребята!
Пусть бог подаст им пирога.
Но половина парней сбилась и запела: «Спина, живот, рука, нога…»
— Слушайте внимательно этот куплет, — сказал Ритон и продолжал:
Когда одёже — грош цена, —
Рука, нога, живот, спина, —
Банкира помощь не нужна,
Ритон поднял обе руки, чтобы лучше дирижировать хором.
Ребята по — настоящему спелись только под конец.
Что ж, сухо счастье их слегка, —
Живот, спина, нога, рука, —
Винца бы им хоть полглотка!
Что ж, сухо счастье их слегка.
Последняя строчка прозвучала особенно слаженно. Ее повторили просто так, для удовольствия:
Что ж, сухо счастье их слегка!
— Ты прав. Слегка сухо, — проговорил, еле ворочая языком, Виктор и, придравшись к случаю, налил себе еще стаканчик. Затем повернулся к Жако и сказал, подмигивая: — Парни из Шанклозона завтра придут на танцы…
— Не беспокойся, прием обеспечен! Факт!
Какая‑то непонятная грусть овладела Жако. Сигара была превосходная. Песенка у Ритона вышла потрясающая. От рома во всем теле чувствовалась приятная легкость, а Иньяс играл на аккордеоне лучше всякого профессионала. Музыка и клубы ароматного табачного дыма придавали всему окружающему характер чего‑то нереального, сказочного. Ребята были мировые, Полэн и Розетта наслаждались счастьем. Здесь было хорошо, даже слишком хорошо, а Жако взгрустнулось. И так всегда. В кино, стоило Жако посмотреть журнал и документальный фильм, как он уже чувствовал себя несчастным, хотя гвоздь вечера и вместе с ним полтора часа ничем неомраченного удовольствия были еще впереди. Но он уже заранее знал, чувствовал — скоро фильм кончится. Мысль о неизбежном конце всякого удовольствия все портила ему. Жако курил, пил, в ушах у него звучал аккордеон Иньяса, и ему было по — настоящему грустно.
