Я закрыл лицо руками, пытаясь защититься. Слышались крики, смешивавшиеся с объявлением станционного громкоговорителя. Потом я понял, что удары прекратились, но сморщился, когда кто-то грубо схватил меня. Открыв глаза, я увидел полицейского в сером мундире; два других поднимали Энди, а красные джерси рассеялись в толпе.
Анжела казалась невредимой. Изо рта Энди шла кровь, под глазом была ссадина, другая – на щеке. Когда я спросил его, как он себя чувствует, он ответил:
– Ничего страшного. Думаю – выживу.
Полицейские отвели нас в поезд. Я рассказывал папе, что случилось пока Марта занималась ранами Энди. Полицейский проверил наши документы.
Пока он их рассматривал, папа спросил:
– Что вы с ними будете делать?
– Дети в вашей ответственности, – сказал старший полицейский. У него было круглое лицо, маленькие глазки, говорил он по-английски медленно, но правильно. – У вас есть разрешение ехать в Фернор. По прибытии доложите местной полиции.
– Я говорю не об этих детях. – Папа опять жевал губу. – О тех, кто на них напал, – что вы будете делать с ними?
– Мы не знаем их личности.
– Но вы пытались установить?
– Мы не уверены, что тут не было провокации.
– Провокации! Дети покупали подарки матери – кстати, она швейцарка, – их назвали грязными англичанами и набросились на них. Я думал, это цивилизованная страна.
Полисмен наклонил голову, глаза его были холодны.
– Послушайте, англичанин. Это на самом деле цивилизованная страна. И это страна швейцарцев. Нам здесь не нужны иностранцы. Вы хотите подать жалобу?
– Оставь, Мартин, – сказала Марта.
Полисмен покачивался на каблуках.
– Если хотите подать жалобу, вы должны немедленно сойти с поезда и отправиться со мной в отделение. Там вы останетесь, пока начальник отделения не освободится и не примет вас, чтобы обсудить жалобу. Не знаю, сколько вам придется ждать, но начальник очень занятой человек. Ну, англичанин?
– Жалоб нет, – сквозь зубы сказал папа.
– Хорошо. Проследите, чтобы никто из вас больше не причинял беспокойств. Желаю вам благополучного и быстрого путешествия – назад в Англию.
Когда поезд тронулся, папа сказал:
– Я этого не понимаю.
Марта ответила:
– Швейцарцы мне никогда не нравились. – И добавила: – Кроме Ильзы, конечно.
Энди объяснял:
– Я сказал, что ударю, если кто-нибудь назовет меня снова грязным англичанином. После этого они напали. Мне жаль, что я вызвал такие неприятности, но разве я мог слушать и молчать?
– Да, не мог, – ответил папа. – Я понимаю тебя. Но в будущем придется поступать именно так – слушать и молчать. Это другой тип ксенофобии, чем на Гернси, но все же это ксенофобия.
